А из тех, что похуже, делала джем; получше, покрупнее инжир шел на варенье и на пискендер. Я очень любила пискендер. Это тоже сушеный инжир, но без шкурки и не вареный. Нанизанный на нить, он хранился целую зиму - длинными коричневыми ожерельями украшал балкон.
Иногда бабушка уходила к соседке, и я, переборов страх, снимала эти бусы и вешала их на шею, опутывала ими руки, кружилась перед зеркалом, изображая индийскую танцовщицу. Но даже и танцуя, я не могла удержаться от соблазна - выдергивала несколько "бусин" и съедала. Но стоило мне представить холодное, брюзгливое лицо бабки, как исчезало все волшебство, умолкала в душе музыка, бусы превращались в обычные сушеные фрукты, и, как я ни старалась, старуха все равно узнавала о моем проступке.
- Я не против, чтобы ты лакомилась, - сурово помахивая костлявым пальцем, выговаривала бабушка. - Для вас же стараюсь. Только вот тебя жалко. Нельзя есть сушеный инжир летом, останешься без волос, с лысой, как тыква, головой. Кому ты будешь нужна, яйцеголовая? В наши дни девушки и с густыми волосами без мужей сидят.
Меня охватывал трепет, я испуганно сжимала руками волосы, я видела себя уже взрослой, красивой, как киноактриса, но без единого волоска на голове. Со слезами бежала я к дедушке, чтоб сообщить ему трагическую весть.
- Дедушка, меня никто не возьмет замуж! Потому что я буду лысой!
Узнав, в чем дело, дед фыркал в свои пышные усы, гладил мои густые волнистые волосы.
- Ты у меня самая красивая... Самая хорошая, потому что и солнышко тебя любит, и травка, и птицы. Глаза у тебя синие-синие - это подарил тебе Каспий. Волосы густые и непослушные, как крона инжирника. А сама ты золотистая, теплая, как апшеронская айва. Ешь побольше инжира, и станешь еще красивее! Никогда не облысеешь. И не забивай себе голову глупостями. Знаешь, говорят, в Иране когда-то жил очень сильный и заносчивый человек. Однажды он заявил, что сильнее всех на свете. Правда, на это у него были основания: у себя в стране он всех победил в единоборстве. Услыхал об этом Алтай, парень, рожденный в нашем краю, и решил принять вызов богатыря.
"Я его положу на лопатки", - пообещал он землякам и отправился в путь.
Через сорок дней и ночей добрался он до одной лачуги. Уже темнело, парень устал и зашел в жилище. У очага сидела очень старая женщина. Было тепло, стояло лето, а она грела у огня свои большие костлявые пальцы. Старуха оказалась гостеприимной, поделилась с юношей своим скромным ужином. Алтай рассказал, куда и зачем он идет.
Выслушав его, старуха сказала:
"Сынок, вернись домой, пока не поздно. Этот иранский богатырь не знает поражений, он беспощаден. А ты молод, впереди у тебя еще целая жизнь. Послушай меня, возвращайся домой".
Усмехнулся Алтай, замотал упрямо головой. И чем .больше уговаривала его старуха, тем меньше он ее слушал. Тогда медленно, кряхтя, поднялась бабка, достала из сундука несколько кружочков, похожих на дольки грецкого ореха, и предложила гостю:
"Съешь это, упрямец, может быть, эти плоды придадут тебе силы".
Пощупал Алтай эти кругляшки, узнал сушеный инжир, расхохотался:
"В наших краях, бабушка, один месяц в году их едят свежими, а одиннадцать - сушеными. А кроме того, у нас готовят и варенье, и дошаб из инжира..."
Старуха облегченно вздохнула:
"Ну что ж... Иди, сынок. Ты не будешь побежден".
У каждого растения свой характер, свои повадки. И у инжира - свои. Например, дедушка никогда не разрешал нам спать под инжирником, он говорил, что ночью там собираются бесы. Он знал об этом много преданий. Даже бабушка, вечно спорящая с дедом, поддакивала ему, кивая седовласой головой. Как я могла не верить им обоим? Мне и в голову не приходило ослушаться.