– Емельян – бомж. Он живет в траншее теплотрассы возле нашего НИИ, – выпалила Тоня и тут же пожалела об этом.
– Ты привела ко мне в дом бомжа? – вскипела Люся. – Да как ты посмела? А что, если у него чесотка или лишай?
– Нет у него ни того, ни другого.
– А вши?
– И вшей нет… Уже нет.
– Какой кошмар! Как тебе в голову взбрело с ним связаться?
– Он хороший человек. И очень интересный. Между прочим, он действительно кандидат наук.
– Да хоть доктор! Он бомж, отброс общества!
– Мама, нельзя быть такой категоричной. Мало ли какие обстоятельства привели его к подобной жизни. Сейчас такое время, что любой из нас может оказаться на обочине…
– Только не я.
– Хорошо, ты исключение, – согласилась Тоня. Она действительно не представляла себе, что может сломить Люсю. – Но не все такие сильные и, уж извини за откровенность, ушлые, как ты. Некоторых обманом выселяют из квартир. И что остается этим людям? Только бродяжничать…
– Это он тебе про квартиру напел?
– Нет, он ничего не говорил о том, что привело его к той жизни, которую он сейчас ведет. Наверное, ему неприятно об этом вспоминать…
Антонина замолчала. Но не потому, что ей нечего было добавить, просто мать перестала ее слушать. Она сидела с задумчивым видом и беззвучно шевелила губами. Наконец ее диалог с самой собой был закончен, и Тоня услышала:
– Знаешь, что я подумала, доча? А может, иметь мужа-торговца не так уж плохо?
И, похлопав Антонину по плечу, покинула комнату.
Когда матушка скрылась, плотно прикрыв за собой дверь, Тоня схватила бутылку шампанского, нацедила себе в фужер граммов двести и залпом их выпила. Это был неслыханный поступок, поскольку она практически никогда не пила. По праздникам только, да и то все торжество сидела с одним фужером, а тут, как заправский алкаш, хлопнула убойную для нее дозу. И мало того, хлопнула, так и еще налила и приготовилась отправить вслед за первым, но тут по квартире разнесся громкий крик, и Тоне пришлось отставить хрустальный бокал и выбежать в прихожую, чтобы узнать, кто кричал…
* * *События, предшествующие тому моменту, как обнаружилась пропажа перстня, пронеслись в голове Антонины за считаные секунды. А мать за это время успела обозвать Емельяна «безмедянником» и бросить обличительное: «В твоих карманах нет ни копья!»
– Возможно, я нищ, – с достоинством парировал он. – Но у меня осталось главное – человеческое достоинство, и перстня вашего я не брал.
– Как же, не брал ты! И ведь как быстро сбылось гадание. Только час назад воск твоей свечи приобрел форму перстня, и вот он уже у тебя!
– Ваши обвинения крайне оскорбительны для меня, поэтому я вынужден покинуть ваш дом… – И решительно направился к выходу. Но уйти ему не удалось.
– Кеша! – гаркнула Люся сразу после того, как услышала заявление Емельяна. – Не пускай его!
Иннокентий прогалопировал к двери и закрыл ее своим пусть и не мощным, но довольно крепким телом. А тут к нему еще и братья присоединились.
– Да как вы смеете? – возмутился Емельян. – Выпустите меня немедленно!
– Решил сбежать с моим бриллиантом? Не выйдет!
Емельян вывернул карманы пиджака. Но Люся только хмыкнула:
– Меня на это не купишь! Может, ты его в трусы спрятал? Или вообще – проглотил. А завтра слабительного напьешься и – вуаля – бриллиантик вышел! Был Емельян бомжом, стал миллионером.
– То есть, пока бриллиант не найдется, вы меня не выпустите? – уточнил тот.
– Естественно.
– А может, милицию вызвать? – предложила Тоня.
– Сами разберемся, – отрезала Люся.
– Да, сами, – неожиданно согласился с ней Емельян. В следующую секунду Тоня поняла почему: – Я как личность, не имеющая документов, не хотел бы попадаться на глаза представителям правоохранительных органов.
– Ну и что вы предлагаете? Всех обыскивать и сделать промывание желудка?
Люся сначала задумалась, а потом энергично кивнула:
– Да, это мысль. Только не всем, как ты сказала, а Емельяну, Соне, Марианне, Льву и Эдуарду. Члены моей семьи вне подозрения.
– Но мы тоже… – взволновался Эдик. – Тоже члены… В смысле, братья.
– Я вас сегодня второй раз в жизни увидела. Мне вы – никто!
– Ты, курица, нам тоже никто, – вышел из себя Лев. – Так что не надейся, что мы тебе позволим… – Он развернулся к старшему брату и грозно молвил: – Кеша, уйми свою бабу, иначе…
– Не смей называть ее бабой, – вступился за супругу Иннокентий. – И курицей тоже не смей! – И, отстояв честь своей дамы, он обратился к ней лично: – А ты, Люся, не перегибай палку! Никого мы обыскивать не будем (про промывание я вообще молчу), вместо этого разбредемся по квартире и начнем искать твой перстень.
– Кеша, не тупи, перстень не потерян, его украли!
– Люсенька, по-моему, ты ошибаешься.
– Я? Да никогда! – отрезала непоколебимая в своей правоте Люся.
– А может, ты его просто машинально положила не в коробочку, а в другое место… Ты ж побежала за тазом и свечами… И…
– Я положила его вот сюда, – отчеканила Люся, ткнув в банку из-под чая, стоявшую в шкафчике в прихожей. – А вот убирать, как обычно, в ящик не стала. Оставила банку прямо тут, потому что торопилась принести все прибамбасы для гадания. Конечно, разве я могла предположить, что среди нас есть вор?
– Людмила Геннадьевна, – подала голос Соня, но не была услышана.
– И этот вор, – продолжила матушка, – решил, что я хвачусь бриллианта только завтра или послезавтра, а то и через неделю, и тогда ищи его, свищи. Он на те полтора миллиона долларов, которые выручит от его продажи, на Бали улетит!
– В таком случае это не Емельян, – не преминула заметить Тоня. – Ведь у него даже российского паспорта нет, не то что заграничного.
– Заграничного и у меня нет, – выпалила Соня. – А еще я хотела сказать, что вор поспешил бы покинуть квартиру, чтоб поскорее вынести камень, но мы все тут, и это значит…
– Ничего не значит! Злоумышленник просто не успел скрыться, я хватилась перстня слишком рано.
– И все-таки я думаю так же, как Иннокентий. Никто перстень не крал, вы его просто не туда сунули да забыли. В вашем возрасте такое случается…
Вот этого Соне говорить не стоило! Люся при любом замечании, касаемом ее реального возраста (уже даже и не бальзаковского), приходила в ярость:
– Это чаще случается с подобными тебе старыми девами! – процедила она.
– Уж лучше оставаться девой, чем, как вы, пускаться во все тяжкие в том возрасте, когда уже о душе пора подумать…
Чем бы закончилась их перепалка, можно было только гадать, но разругаться вдрызг дамам не дал Емельян.
– А не вернуться ли к нашим баранам? – громко спросил он.
– Да, действительно, – поспешила согласиться с ним Соня. Она знала, что в любой баталии, пусть и словесной, победу одержит неукротимая пенсионерка.
– Предложение Иннокентия мне лично кажется разумным. Давайте действительно поищем перстень, авось он найдется?
Все, за исключением Люси, Емельяна поддержали. Матушка же уселась возле двери, чтоб в случае чего не дать вору уйти.
– Тонечка, пойдемте вот в эту комнату, – шепнул Емельян на ухо Антонине и повел ее туда, где был накрыт стол.
– Но здесь перстня точно нет, – так же тихо ответила та, но все же пошла за Емельяном. – Я все время находилась тут, и в комнату никто не заходил…
– Вы совершенно правы, перстня здесь нет, я просто хотел доесть свой кусок. Мясо вкуснейшее! Как ваша матушка при таком отвратительном характере умудряется столь прекрасно готовить? Я всегда считал, что кулинария – удел благодушных…
– Емельян, – оборвала его рассуждения Тоня, – а вам не кажется это некрасивым: есть тогда, когда остальные заняты делом? Я предлагаю присоединиться к ним и поискать перстень.
– Ни к чему. Его скоро найдут.
– Вы знаете, где он лежит?
– Нет, но я догадываюсь, что на видном месте. Возможно, в ванной на полочке. Или на кухонном ящике, где хранятся спички.
– То есть вы считаете, что мама действительно не прятала его в коробку? Машинально положила на полку, когда набирала воду? Или на шкафчик, доставая спички?
– Нет, ваша матушка совершенно точно вернула перстень на место – она не произвела на меня впечатления рассеянного человека. Но его оттуда кто-то взял (я догадываюсь – кто, но пока не скажу, хочу проверить), а когда факт исчезновения вскрылся, вор испугался и решил вернуть драгоценность владелице. А так как признаться в своем проступке он не может, то просто положит перстень на видное место и…
– Нашелся! – раздался радостный вопль. – Вот же он, лежит на тумбочке!
– Как на тумбочке? – ахнула Люся.
– В ней свечи хранятся. Ты, наверное, перед тем, как за ними полезть, положила на нее перстень, а потом забыла о нем…
– Это на меня не похоже, – с сомнением протянула Люся. – Я, может, и не девочка уже, но склерозом пока не страдаю…
– Люсик, ты у меня как девочка, – промурлыкал Иннокентий. – И память у тебя соответствующая… Девичья.