– Причем здесь ежевика? Ничего не понимаю.
– Ежевикой я пытался накормить тебя на завтрак, вот и все. Но я рассказал столько, что об остальном ты должна бы уже догадаться. Все ведь очевидно.
– У меня голова кругом идет, – жалобно ответила Элли. – Я даже не знаю, в какую сторону надо догадываться, – Карререс сердито фыркнул, и Элли всплеснула руками: – Я же поверила тебе! Только не понимаю, причем здесь я и чего ты от меня хочешь.
Карререс, зарычав, схватился за голову.
– Ну конечно! – воскликнул он. – Что тебе заботы чокнутого доктора… Что до того, что источник иссяк, оставшись без присмотра…
– Я же не виновата!
– Нет. Виноват я. Может быть, виноваты Реме и Брид. Но не ты.
– Тогда почему? Зачем ты все это мне рассказываешь? Зачем перевернул мою жизнь вверх дном?
– Конечно. Какое дело наследной принцессе Бимини до ошибок… Что? – оборвал он сам себя, заметив потрясенный взгляд Элли.
– Я?
– Упертый баран, – проговорил Карререс, глядя в пространство. – Ты правда думаешь, что я рассказывал байки о тезке твоей матери?
– Но ведь я никогда не слышала зов… Ой, – вдруг сказала Элли и замолчала, прикусив палец и глядя расширенными глазами в пол. Карререс резко развернулся к ней, всмотрелся в озадаченное лицо и азартно оскалился.
– Давай, вылезай из домика, Элли. Обратно не полетит, – сказал он. Вздохнул: – Мне очень нужно вернуть Бимини. Но тебе это, может быть, еще нужнее. Я бы не стал вытаскивать тебя из раковины так грубо, если бы не был уверен… – увидев, как Элли сердито передернула плечами, он грустно усмехнулся. – Это твой единственный шанс стать собой. Решайся. Ты ведь чужая здесь, и сама это чувствуешь.
Элли вздохнула.
– Мне всегда казалось, что если я полюблю по-настоящему – и так же полюбят меня – я перестану быть чужой. Найду свое место, понимаешь? Больше не будет холодно и больно… Как будто любовь – это дверь, в которую можно проскользнуть, чтобы очутиться в теплом доме, где захочется остаться. Но она раз за разом захлопывается под самым носом, и мне становится еще хуже, чем было. И из-за этого со мной никому не удобно. Вот и Герберт…
– Ты любила его?
– Я старалась, – мрачно усмехнулась Элли. – Я просто хочу жить… по-человечески. Не чувствовать, как меня… выдавливает куда-то.
– Может, для этого надо пойти туда, куда тебя толкают? Ты можешь сделать вид, что не слышишь зова. Но если ты попытаешься проскользнуть в ту дверцу, за которой тебе почудится любовь… – Карререс замолчал и сморщился, будто жалея, что заговорил.
– То что?
– За дверью тебя будет поджидать Бимини.
Элли замерла, глядя на Карререса широко раскрытыми глазами, потом покачала головой.
– Значит, жить, как ты? Но ты-то смирился!
– Зачем – как я? Как многие. Думаешь, все люди находят свой дом? Большинство просто привыкает жить в скучных гостях. Я тоже хочу найти дом, Элли. Но должен исправить то, что натворил, иначе покоя не будет.
– Будет ли он потом?
– Не знаю. Я проклят, Элли, и не знаю, можно ли избавиться от проклятия.
– А я? Тоже? Но за что? Я же не виновата, что Реме сбежала! Это нечестно!
– По-человечески – да. Нечестно, несправедливо. Но какое дело силе Бимини до того, что думают о ней люди?
Элли помолчала, глядя в пол и сжимая виски. Подняла глаза на Карререса.
– Что именно я должна делать?
– Пойти со мной. Помочь найти путь и восстановить источник.
– И остаться там навсегда? Одной?
– Не знаю, – ответил Карререс. – Может быть, не навсегда. Ведь Реме пришла туда, чтобы заменить кого-то…
Элли горько усмехнулась.
– Два вопроса, – проговорила она. – Нет, три.
– Спрашивай.
– Если я откажусь, – начала Элли, с трудом выбирая слова. – Если я сейчас встану, вернусь домой и все забуду. Ну, не забуду, а стану думать, что это просто неважное приключение… понимаешь?
– Ну, ну, дальше, – подогнал Карререс. Элли набрала воздуха:
– Я смогу жить как раньше?
– Да, – неохотно кивнул Карререс. – Никто и ничто не может тебя заставить. Так же, как твою мать ничто не смогло остановить, когда она сбежала. Долгая жизнь, муж, ребенок, все как у людей. Думаю, она до сих пор жива. – Он вздохнул и через силу продолжил: – Я даже не буду говорить, что ее исчезновение и опасные чудачества твоего отца – расплата за отказ от роли хранительницы. Скорее всего – но полной уверенности у меня нет. Может быть, тебе это не грозит. Может, ты сможешь отделаться от отца или переубедить его. Может быть, ты даже научишься быть довольной тем, что есть, и жить… по-человечески. Я ответил?
– Да.
– Второй вопрос?
Элли потупилась.
– Зачем ты занялся со мной любовью? Зачем вообще делал вид, что… – голос Элли прервался, и она зажмурилась в ожидании.
– Чтобы ты начала доверять мне. Чтобы у тебя появилось желание слушать и слышать меня, – помедлив, сухо ответил Карререс, и Элли обмякла, будто из нее разом выдернули скелет.
– Замечательно, – прошептала она, и ее губы затряслись. – Просто замечательно.
– Это что-то меняет? – спросил Карререс после паузы, заполненной тихим плачем.
– Не знаю, – ответила Элли, не поднимая глаз.
– Что еще? – сердито спросил он. Элли снова всхлипнула и криво улыбнулась сквозь слезы:
– У тебя штаны какие-нибудь найдутся?
Карререс вышел из гостиной. Минуту спустя он вернулся и молча бросил на колени Элли джинсы и легкую куртку. Буркнув «спасибо», Элли оделась, подвернула штанины и рукава. Подошла к окну и задумчиво уставилась на улицу, сунув руки в карманы.
– Ты сама в это влезаешь, – пробормотала она себе под нос.
– Что? – переспросил Карререс. Элли покачала головой.
– Хорошо, говорю, что погода наладилась, – сказала она через плечо. – В дождь на Пороховом Холме невыносимо.
– Я помню, – ответил Карререс, и Элли уловила в его голосе тень улыбки.
Глава 28
Когда-то вокруг Порохового Холма был прорыт ров, но дожди размывали голые склоны, и песок с галькой, нанесенные с вершины, вместе с обломками разрушенных стен постепенно заполнили русло. Теперь только тихий ручей, обрамленный корявыми серебристыми ивами, отделял холм от города. Карререс и Элли перешли его по узкому – только-только проехать легковой машине – мосту. Здесь асфальт кончался. Песчаная дорога, выбравшись из ивняка, полого петляла по палевым волнам сорной травы, покрывающей изрезанный оврагами склон. Пахло полынью и мокрой землей. В прозрачном холодном небе темным крестом висел канюк, и иногда вниз приносились его тоскливые вскрики. Единственным ярким пятном здесь был одноэтажный домик в окружении нескольких катальп и уже побагровевших кленов. Он выглядел маленьким и каким-то заброшенным.
– Кто здесь живет? – спросил Карререс, кивая на едва заметную за деревьями черепичную крышу.
– Не знаю, – стушевалась Элли. – Я тут всего лишь один раз была, и то в детстве. Знаю только, что дорога ведет к развалинам тюрьмы, но это и так понятно…
– Странно. А я-то думал, здесь успели поиграть все дети Клоксвилля.
– В общем-то да. Особенно мальчишки, те, кто постарше, – ответила Элли. – Мои друзья здесь часто играли. Гай… Герберт. Один раз они взяли меня с собой. Было ужасно весело – там такие коридоры, знаешь, и всегда можно найти какую-нибудь интересную штуку, и здорово играть в прятки. Но я сдуру проболталась папе. На этом все и закончилось. Папа страшно кричал, в какой-то момент я даже думала, что он меня ударит. Запретил не то что подниматься к тюрьме, а даже на ручей ходить. Мальчишкам, конечно, тоже не разрешали лазать по развалинам – опасно и все такое, – но не так… не так яростно, – Элли смущенно пнула подвернувшийся под ногу камешек. – И они, само собой, не слушались. Они еще звали меня с собой несколько раз, но я очень уж боялась, что папа опять рассердится, все время отказывалась, и они перестали… Знаешь, это глупо, но когда он сам повадился туда лазать, я очень злилась и обижалась, – грустно улыбнулась она. – Ему, значит, не опасно? Нечестно же так…
– А кстати, ты не помнишь, с чего вдруг у него появилась такая идея?
– Ну, папа всегда говорил, что доктор Анхельо… то есть ты – гений, – Элли с лукавой улыбкой покосилась на Карререса, но тот оставался серьезен. – Собирал все легенды, перечитал все записи, которые хранились в музее – ну, знаешь, типа доноса трактирщика после взрыва тюрьмы – вроде как ты был алхимиком и взорвал все нарочно, а он не виноват и просит помиловать…
– Мелкий мерзавец! – буркнул Карререс. – Ничего удивительного…
Элли обалдело взглянула на доктора, потом сообразила:
– Ах да, ты же был с ним знаком… – она потрясла головой. Никак не получалось увязать бледные строчки на хрупкой побуревшей бумаге, от которой пахнет древней пылью, – будто из библиотеки привидения, – с живым и вполне материальным Анхельо.
– Но каков подлец! – горячился Карререс. – Впрочем, у него были резоны трястись за свою шкуру. Я покупал у него иногда всякую мелочь, – туманно пояснил он. – Извини. Рассказывай дальше.