Едва я отшвартовался от орбитальной станции и пошел на посадку, как передатчик ожил и принялся визжать голосом Сэмингса:
— Ты что делаешь, болван? Немедленно вернись!
— Приступаю к выполнению задания, – сообщил я уставным тоном. – Но если вы разрываете контракт и готовы заплатить неустойку, то я немедленно возвращаюсь.
Сэмингс захлебнулся проклятьями. Старину можно понять: если я сгину внизу, ему предстоит выволакивать с планеты корабль, а охотников на это дело так просто не найти. Ничего, пусть помучается. Он-то на мою долю и вовсе оставил бесславную гибель среди дикарей.
Опустился я чуть в стороне от поселка, где находилось нужное мне святилище. Приземлился нежно, на антигравах, но с оптическими эффектами, чтобы прибытие мое все заметили, но никто не счел за нападение. Вышел наружу даже без бластера, что как-то и непривычно. Уселся ждать. Покуда ожидал, составил в уме предикативную речь: «Я быть хотеть видеть великую богиню, поклониться, иметь честь принести дар…» – и прочее в том же духе. Через полчаса явились трое, серьезные до ужаса. А у меня, как назло, все предикаты из головы вылетели, и я выдал по-простому: так. мол, и так, много наслышан о вашей богине, хотел бы, если возможно, взглянуть и поклониться. Они отвечают тоже вполне предикативно, что великой богине поклоняться могут все, всегда и везде.
— А видеть?
— Тоже можно.
После этого отправились в поселок, беседуя по дороге о погоде и видах на урожай. Вполне себе нормальные люди оказались, безо всякого фанатизма.
Поселок выглядел как всякий поселок на отсталой планете: хижины стоят, детишки бегают, куры в пыли возятся… или не куры, но в перьях, хотя и с шестью ногами. Девушки опять же словно случайно по делам вышли, на гостя взглянуть. Симпатичные пампушечки, мне такие нравятся. Лысые, правда, все до одной, но ведь мне им не косы заплетать.
Строго говоря, мне сейчас не о девушках думать надо, а о жизни и душе. К великой богине иду, не куда-нибудь. И что там со мной делать начнут – неизвестно. Хорошо, если только волосы выдерут по своему образу и подобию, а если сразу освежуют?
Посреди поселка – святилише в пребольшом бунгало. Вообше-то я в жизни ни одного бунгало не видел, но думаю, оно как раз такое и есть. У входа – охрана, двое молодцев с резными деревянными колотушками. Резьба по дереву у них хороша, и чего музею непременно богиня потребовалась? Я бы им за неделю такую коллекцию резной вся-кости собрал – закачаешься!
Мимо охраны меня провели и представили старшему жрецу. Тот тоже ничем особо не выделяется – старикашка с ехидным выражением лица. Сэмингс, когда состарится и окончательно облысеет, таким же будет. Хотя, думается, я напраслину на жреца возвел: двух Сэминг-сов в одной Вселенной наверняка не сышешь.
Представили меня жрецу, объяснили просьбу. Тот скрипит:
— Похвально, весьма похвально. Всякий, желающий лицезреть богиню, может это сделать. Только помни, что у алтаря тебя ожидает грозный страж. Поэтому смири грешные мысли, чтобы он не заметил тебя.
Произнес он это так, что сразу стало понятно: грозный страж не метафора и не богословский термин, а должность – Грозный Страж. Теперь все стало ясно. Предшественник мой в святилище проник, но грешные мысли не смирил и был замечен. А если за спиной Стража вся мощь лаша, то он и впрямь таков, что грознее не бывает.
Отступать было некуда, поэтому я сделал постную мордашку и вошел в святая святых. Утешала меня мысль, что не всех же они подряд убивают; вот и среди ученых пусть каждый третий, но возвращался. Хотя ученые по определению люди не от мира сего, а значит, безгрешные.
Помещение оказалось просторным, богиня на возвышении поставлена, вырезана из цельного бревна с большим умением. Симпатичная, хотя те, что в поселке встретились, мне больше по душе. У живых юбочка снимается, а эта вместе с юбкой в одном куске.
Подумал так и сам ужаснулся – куда уж грешнее мысли. Однако никто на меня не набросился, башки моей драгоценной не свернул. Значит, простые человеческие чувства тут за грех не считают. И на том спасибо.
Я поклонился пониже и подкатил к подножию статуи свои дары – четыре мандаринчика. Что здесь все, по возможности, должно быть парным, я уже усвоил.
— Это что? – скрипит жрец.
— Плоды моей земли.
— Семечки в них имеются?
Продавцы на рынке, расхваливая свой товар, традиционно кричат: «Бэс косточки!» – но я человек честный, а перед деревянным взором богини лучше и вовсе не врать.
— Есть немного.
— Это хорошо. Мы попробуем вырастить твои плоды. Может быть, они станут и нашими тоже.
Вот так. Правильно меня учила мама: всегда лучше говорить правду. Когда понадобится соврать, честному человеку скорее поверят.
Приосмелел я, бросил взгляд по сторонам и охнул: все стены в святилище выложены лашем! Не десять, не сто – тысячи дощечек! Настоящего лаша я в жизни не видел, но почему-то сразу узнал. Да и с чего бы жрецам в главном святилище подделку выставлять? Под таким прицелом не о грешном надо думать, а о том, как свою душу спасти.
Между тем никто меня не убивает, и даже особого влияния лаша не чувствуется. Хотя, если вдуматься, так и должно быть. Молитвенного экстаза я вовек не испытывал, жадности к деньгам, а значит, и к лашу, во мне не так много. За жизнь страшновато, но не настолько, чтобы сломя голову бежать. Спрашивается, что лашу усиливать? Он меня и не замечает, как и пресловутый Грозный Страж. Кстати, где он сам? Не иначе, сбоку за занавесочкой прячется. Пододвинулся я, словно невзначай, и увидал его, родимого. Сидит, ноги калачиком свернул, морда тупая, ничего не выражает. Медитирует, бедняжка, перед лицом хозяйки. И не лысый, а вовсе даже наоборот. Среди всех вольных торговцев такая огненная шевелюра у одного Патрика Брай-ена. Так вот, значит, кто был моим предшественником! Ну, погоди, старина Сэмингс, придет время, за все заплатишь, тут уж не тебе меня учить.
Великая богиня и эти мысли за грех не посчитала. Я ее даже зауважал – правильная баба, даром что деревянная. Если под старость впаду в маразм и вздумаю уверовать в какого-нибудь бога, непременно выберу великую богиню Интоку.
— Патрик, – позвал я. – Патрик, очнись!
Никакой реакции. Сидит, наблюдает вечность. Зато жрец забеспокоился, коснулся моего плеча:
— Не тревожь Грозного Стража. Он пребывает в покоях великой богини и беседует с ней. Человеческие речи ему неинтересны.
Это я и сам вижу, что приятелю моему сейчас ничего не интересно, кроме, возможно, лаша, устилающего стены. И каковы должны быть грешные мысли, пробуждающие Стража, теперь понятно. Думай о чем хочешь, но не пытайся посягнуть ни на лаш, ни на богиню. Понятно также, почему никакая психотроника на Стража не действует. Он и так в глубокой прострации – куда уж больше?
Мне осталось печально вздохнуть и последовать за жрецом, напоминающим об окончании аудиенции. Мандарины, кстати, жрец уже прибрал. И правильно: деревянная богиня цитрусы есть не станет, так что нечего товар зря гноить.
Зашли в комнату для гостей, принялись беседовать. Я со всем рвением неофита начал выспрашивать о великой богине все, что только можно. Ну там, чудеса, то да сё, как она народ свой бережет и лелеет; это все не трудно, когда у тебя целая стена лашем выложена.
— А Грозный Страж зачем нужен?
— Охранять образ богини и наказывать нечестивцев за грешные мысли.
— Это я понимаю, а как вы его выбираете?
— Мы, – отвечает жрец, – его не выбираем. Его выбирает сама богиня. Иногда приходит новый человек и начинает биться со Стражем. Если он победит, то становится новым Стражем. Страж, которого ты видел, пришел меньше месяца назад, ночью, и с легкостью сокрушил прежнего Стража. Это очень могучий служитель великой богини.
«Да уж, на кулачках драться рыжему Патрику равных не было…» – это я подумал, а вслух спросил:
— И часто появляются новые соискатели этой почетной должности?
— Последние годы редко, а было время, твои соотечественники являлись сюда толпами и насмерть бились за право служить великой богине. Тогда погибло много ваших людей и даже несколько мирных жителей, которые вовсе не собирались биться за право стать Грозным Стражем. Мы не успевали хоронить погибших пришельцев и храним о тех временах скорбные воспоминания.
«Ага! – понял я. – Значит, так аборигены понимают войну за лаш! Послушали бы эти рассказы стратеги из космического десанта, может, кому-нибудь из них стыдно стало бы…»
— После этого мы просили ваших людей не приходить сюда с оружием. Они с тех пор выполняют нашу просьбу, а мы, убедившись, что они хотя бы иногда умеют держать слово, стали им дарить лаш. Конечно, он нужен нам самим, но лаш – это такая вешь, что надо не только пользоваться им, но и уметь с ним расставаться.
— А что они дают вам в обмен? – задал я наивный вопрос.