То большое сердце было -
Вкусно, сварено на славу;
Но его лишь надкусил я,
Как раздался некий голос:
"Ах, обжора ты немецкий!
Пожираешь сердце вора,
Что повешен был в Толозе,-
Вот прожорливая дрянь!"
Тут одно из птичьих чучел
Мне сказало, -- то был коршун,
И другие повторили:
"Ах, обжора ты немецкий!"
Видно, съевший сердце вора
Начинает понимать
Птичий свист и щебетанье;
Оказалась правдой сказка.
С той поры я в совершенстве
Понимаю речь пернатых,
Понимаю даже мертвых -
Старых чучел диалекты.
Вдруг в окошко постучали,
Я открыл его поспешно;
В хижину влетели с шумом
Девять воронов огромных.
Подскочив к огню, согрели
Когти и, встопорщив перья,
Стали каркать, изрыгая
Всевозможные проклятья.
Тут особенно досталось
Мендицабелю, еврею,
Что прикрыл монастыри -
Их насиженные гнезда.
Спрашивали: "Где дорога
В град Monacho Monachorum?"
"Влево за угол, -- сказал я. -
Патер Йозефу привет мой".
Стая черных эмигрантов
У огня недолго грелась
И, покаркав, улетела
Сквозь открытое окошко.
Птичий сброд любого сорта
Стал влетать и уноситься.
Дом похож был на харчевню
Для пернатых проходимцев.
Журавли, порою лебедь,
Даже совы -- эти выли,
Злясь на скверную погоду,
Яркий день и атеизм.
В обществе дородных нянек -
Двух гусынь, ему усердно
Помогавших при полете,-
Прибыл хмурый пеликан.
Раненую грудь погрел он,
С негодующим презреньем
Поглядел на клан совиный
И опять в окйо умчался.
А потом к огню, воркуя,
Пара голубков подсела,
Посмеялись, освежились
И умчались в путь-дорогу.
Наконец удод явился,
Длинноног, короткокрыл;
Глянув, крикнул мне со смехом
"Друг! Не узнаешь Хут-Хута?"
Я невольно засмеялся:
Это впрямь мой друг Хут-Хут/
Тридцать пять веков назад он
Числился курьером царским
И с депешей неотложной
Срочно Соломоном Мудрым
Послан был к царице Савской,
К знаменитой Балкаизе.
Царь в красавицу влюбился,
По хвалебным описаньям;
Ей же грезился лишь Мудрый,
Чью весь мир прославил мудрость.
И загадки предлагали
Царь с царицею друг другу,
И бежал, нося записки,
Мой Хут-Хут песком-пустыней.
И, устав от всех загадок,
Прибыла в Ерушолаим
И в объятья Соломона
Кинулась она, краснея.
Царь сказал, обняв царицу:
"Величайшая загадка,
Милое дитя, -- любовь,
Но над ней не стоит думать".
Да, Хут-Хут, удод мой старый,
Прежним другом мне явился
В колдовском воздушном царстве,
В дымной хижине Ураки.
Стар удод! Но он такой же,
Как когда-то. Очень важен:
Как тупей, он на макушке
Носит гребешок из перьев.
Он скрестил свои ходули,
По привычке разболтался
И дворцовых происшествий
Выложил мне целый короб.
Рассказал на новый лад
То, что мне поэт арабский
Рассказал: как ангел смерти
Побежден был Соломоном.
Царь остался жить, -- бессмертный,
Обитает в Джиннистане;
Там он демонами принят
Как монарх самодержавный.
"И царица Балкаиза,-
Говорил Хут-Хут, -- жива.
Дар возлюбленного, дивный
Талисман, ей дал бессмертье.
Проживая в лунных землях,
В горном царстве эфиопов,
С Соломоном и доныне
Сохранила связь царица.
Оба, правда, постарели
И остыли, но друг другу
Как и прежде, часто пишут
И, как прежде, шлют загадки.
И по-детски Балкаиза
Радуется, если Мудрый,
Понапрасну потрудившись,
Не решит ее загадку.
И лукаво утверждает,
Что с годами поглупел он,
И, дразня, зовет его
То Ночной Колпак, то Шеллинг.
Царь ей год назад в отместку
Твердый преподнес орешек,-
Он своей подруге верной
Переслал со мной загадку:
"Кто подлец наипервейший
Средь германских подлецов,
Среди всех, кто населяет
Тридцать шесть держав германских?"
Сто имен ему с тех пор
Уж царица отослала;
Царь в ответ упорно пишет:
"Нет, голубка, он не первый".