Да, но ты, Иродиада,
Где же ты, скажи! Я знаю,
Ты мертва, лежишь в могиле,
Там, где град Ерушолаим.
Днем -- недвижный труп -- лежишь ты!
В величавом саркофаге.
В полночь ты встаешь, заслышав
Свист бичей и звонкий хохот.
И летишь за буйным сонмом,
За Дианой и Абундой,
Средь охотников веселых,
Невзлюбивших крест и муку.
Что за общество! О, если б
Сам я мог скакать ночами
По лесам! С тобою рядом
Я б летел, Иродиада!
Ибо ты мне всех милее,
Больше греческой богини,
Больше феи ты мила мне,
Ты, о мертвая еврейка!
Я люблю тебя. Ты видишь,
Как душа во мне трепещет!
Будь моей, моей девчонкой,
Мой кумир Иродиада!
Будь моей, отдай мне сердце!
Выкинь в мусор это блюдо
С головой глупца кровавой,
Лучшим блюдом насладись.
Посмотри, я словно создан
Для тебя! Мне горя мало -
Проклял бог тебя, мертва ль ты,
Это все ведь предрассудки.
И с моим блаженством вечным
Обстоит весьма неясно,
И живой я или мертвый,
Я и сам подчас не знаю.
Лишь позволь -- и точно рыцарь,
Точно cavalier-servente 1,
Буду я носить твой плащ
И терпеть твои капризы.
По ночам с тобою рядом
Буду мчаться в диком сонме,
Говорить с тобой, смеяться
Над своей безумной речью.
Коротать с тобою буду
Ночи долгие, но днем
Буду, грустный, одинокий,
Плакать на твоей могиле;
День за днем сидеть и плакать
Там, где прах царей великих,
Там, где гроб моей любимой,
Там, где град Ерушолаим.
--------------------
1 Рыцарь, спутник (ит.).
И старик, еврей бездомный,
Проходя, вздохнет и скажет:
"Плачет он, что храм разрушен,
Что погиб Ерушолаим".
ГЛАВА XXI
Аргонавтами без Арго
Мы в горах пешком блуждали,
Не руно, не золотое -
Шкура снилась нам медвежья.
Ах мы, горе-аргонавты,
Следопыты новой кройки!
Никакой великий классик
Наших странствий не прославит.
А уж мы ль не настрадались!
И каким жестоким ливнем
Угостило нас на круче,
Где ни деревца, ни дрожек.
Грыжа ль прорвалась у туч?
(Мог бандаж набрюшный лопнуть.)
Но такого ливня с градом
Не видал Ясон в Колхиде.
"Зонтик! Тридцать шесть монархов
За один-единый зонтик
Отдаю гуртом!" -- кричал я,
А с меня лилась вода.
Утомленные смертельно,
Раздраженные и злые,
С видом мокрых псов пришли мы
Поздно ночью в дом Ураки.
Ведьма, сидя у огня,
Мопса толстого чесала,
Но, как только мы явились,
Псу дана была отставка.
Занялась Урака нами.
Приготовила мне ложе,
Развязала эспардильи -
Неудобнейшую обувь,
Помогла стянуть мне куртку
И прилипнувшие брюки.
Так болван иной прилипнет
Со своей дурацкой дружбой.
"Шлафрок! Тридцать шесть монархов
За сухой и теплый шлафрок!" -
Закричал я. Пар валил
От моей рубашки мокрой.
Весь дрожа, стуча зубами,
Постоял я перед жаром
И, в тепле размякнув сразу,
Опустился на солому.
Сон не шел. Глядел я, жмурясь,
Как раздела ведьма сына.
Села с ним к огню и молча
Полуголого к себе
Положила на колени.
Мопс пред ней на задних лапах
Встал, -- в передних очень ловко
Он держал горшочек с зельем.
Из горшка взяла Урака
Красный жир и стала жиром
Сыну мазать грудь и ребра,
Мазать быстро и поспешно.
Терла, мазала, жужжала,
Убаюкивала сына,
И, потрескивая странно,
В очаге шумело пламя.
Словно труп, костлявый, желтый,
К лону матери приникнув,
Сын лежал и скорбным взором
Пред собой глядел недвижно.
Неужель он вправду мертвый -
Материнскою любовью,
Силой зелья колдовского
Оживленный, бледный призрак?
Странный полусон горячки:
Тело -- как свинцом налито,
Ты лежишь пластом, но чувства
Напряглись невыносимо.
Этот душный запах зелий!
Я мучительно старался
Вспомнить, где его я слышал,
Но припомнить был не в силах.
Этот вой и скрежет ветра
В очаге, как будто стоны
Душ измученных, -- казалось,
Голоса их узнавал я.