Но сон овладевал Луизой, уносил в мечты и грезы – и тревожные мысли забывались, растворяясь в суете, начинавшейся на следующее утро сразу же после завтрака.
Руперту казалось, что время утекает сквозь пальцы, как песок. И это его просто убивало. Всю неделю граф получал панические письма от управляющего поместьем и от Адамса. Брачный контракт был подписан через два дня после сделанного предложения, но исполнение соглашения, по понятным причинам, откладывалось до дня свадьбы. И, если отвлечься от проблем поместья, Руперта, может быть, впервые в жизни мучала совесть. Нет, она грызла графа не из-за того, что он соблазнил Луизу: с каждым днем ему все сильнее и сильнее начинало казаться, что его роль в событиях, развернувшихся с момента знакомства с мисс Грэхем, была не ролью коварного соблазнителя, а ролью обычного статиста. И это уязвляло. Но значительно больше мучений графу доставляло не задетое самолюбие, а с каждой минутой становящееся все более ясным понимание того, что Луиза Грэхем, несмотря на всю решительность и уверенность в себе, не совсем понимала, на что идет. Сейчас ее закружила суета подготовки к свадьбе, но она, казалось, и не желала задумываться о том, что будет после. Фактически она выходила замуж за незнакомца, отдавая ему себя и свое состояние, по законам человеческим и божеским, уходила из дома отца в дом мужа. Да, по условиям брачного контракта у Руперта было не так уж много прав в финансовом смысле, но юридически и фактически он получал над Луизой такую власть, злоупотребление которой могло разрушить ее жизнь и душу. И именно в этом был весь ужас положения, именно поэтому Руперта мучила совесть. Он-то видел перед собой полную перспективу, а не только свадьбу в ближайшее воскресенье. Конечно, граф был совершенно искренен, когда пообещал, что предпримет все, чтобы сделать Луизу счастливой. Но сможет ли он выполнить данное обязательство? Способен ли Руперт вообще составить счастье девушки? Она об этом не думала. А он – только об этом и размышлял. И темный червь сомнения точил его душу, лишал сна и заставлял злиться на себя – и на весь мир.
Еще одним источником беспокойства и раздражения Руперта был прибывший следом за Майклом Грэхемом Мортимер Фланнаган, младший партнер «Грэхем и Ко». Мистер Фланнаган приехал в Лондон, чтобы вести здесь переговоры о железнодорожном контракте, пока Майкл будет заниматься подготовкой в Глазго. Впрочем, насколько Руперт понял, перспективы добиться успеха были весьма призрачными. Да еще из-за поспешной свадьбы все деловые вопросы были отложены. Сам Фланнаган постоянно вертелся вокруг Луизы – и она уделяла ему время, хотя для графа у нее не было и минутки. Это волновало Руперта, тем более что младший партнер был недурен собой, хорош той суровой северной красотой, которая отличает некоторых мужчин вне зависимости от их происхождения: черные как смоль волосы, словно взъерошенные ветром, голубые глаза, четкий профиль.
Виггс успел доложить хозяину о том, что Мортимер Фланнаган с младых лет был уверен в том, что Луиза Грэхем должна стать его женой. Нет, между Майклом Грэхемом и ныне покойным старшим Фланнаганом никакой договоренности не было – мистер Грэхем слишком любил свою дочь, чтобы лишить ее права выбора. И Луиза никогда не давала Мортимеру никаких обещаний. Тем не менее, по слухам, мистер Фланнаган воспринял известие о свадьбе Луизы как личное оскорбление. Конечно же, это были всего лишь сплетни прислуги, но она, как правило, полностью осведомлена о делах хозяев. Сам Фланнаган никак не проявлял своего недовольства, неизменно вежливо приветствовал графа, когда сталкивался с ним в мужской компании в курительной комнате или кабинете, но Руперт действительно хорошо разбирался в людях, поэтому просто знал, что этот мрачный тип с Севера искренне, глубоко и жестоко ненавидит его самой черной ненавистью. Так как граф ничего не мог с этим поделать, ему оставалось лишь учтиво улыбаться.
И с такой же любезной улыбкой отвечать на расспросы многочисленных партнеров и друзей Майкла Грэхема, прибывших из Глазго и других городов и весей. Все эти мужчины походили друг на друга, как братья, если не родные, то сводные: дорогой костюм, цепкий взгляд, отрывистая манера говорить, громкий смех и въедливость хорошей ищейки, которая ни за что не упустит след, если уж учуяла запах жертвы. И всех этих самодовольных промышленников интересовало, чем же граф Рэйвенвуд зарабатывает себе на жизнь. Мортимер, в достаточной мере осведомленный о состоянии дел графа, никогда не упускал возможности задеть Руперта:
– Чем же вы занимаетесь, ваша светлость?
– У меня достаточно много земли, с которой я могу получать доход.
– Ах, с земли! – тут же вмешивался Фланнаган. – Насколько я знаю, многие землевладельцы в последние годы несут убытки.
И так далее, в таком же духе. Еще несколько дней назад графу казалось, что бедным быть ничуть не стыдно, если у тебя нет долгов и ты честно выполняешь свои обязанности. Теперь же, после нескольких десятков одинаковых бесед, он начал подозревать, что в глазах северян бедность – это самый страшный грех, за который в преисподней положен самый глубокий котел со смолой. Все эти джентльмены в старомодных черных костюмах говорили только о делах, о деньгах и об удачных сделках, и познаний Руперта хватало, чтобы понять, что не все, что проворачивали эти чопорные господа, свысока взирающие на никчемного аристократа (как то: рискованные инвестиции с привлечением денег пайщиков, спекуляции и прочие махинации), было абсолютно честным и законным.
В особенности графа Рэйвенвуда бесило то, что половина этих деловых людей (в их число входил Фланнаган) считала, что Луиза Грэхем совершила глупость, согласившись выйти за никчемного обнищавшего аристократа, а другая половина полагала, что дочь Майкла Грэхема заключила чрезвычайно выгодное соглашение, обменяв деньги на титул. И обе группы сходились во мнении: брачный союз, который все они собрались отпраздновать, – это всего лишь сделка. Абсурдно, но это злило графа до безумия. Может быть, так проявлялась нечистая совесть? Ведь и для него этот брак был прежде всего решением финансовых проблем.
Но с каждым пролетающим днем, приближавшим назначенное свадебное воскресенье, Руперт все яснее понимал, что больше не может рассматривать этот брак как простую сделку. Не может, после того как обнимал Луизу, смотрел в ее затуманившиеся страстью глаза, после того как читал ей стихи. Черт побери, после того, как она доверчиво и без условий отдалась ему!
В воскресное утро Луиза проснулась еще до рассвета. Дом уже ожил, было слышно, как слуги снуют по коридорам, завершая последние приготовления к свадебному приему. Итак, сегодня она станет графиней Рэйвенвуд. Луиза закрыла глаза. Графиня Рэйвенвуд… Это звучит. Она получит своего графа, граф получит свои деньги. Но было что-то еще, не имеющее к деньгам ни малейшего отношения.
Луиза встала и вышла на балкон. Сад и парк серебрились и искрились еще не высохшей росой, на скамейке под розами так и лежала забытая в ту самую ночь шаль. Слуги были так заняты подготовкой к свадьбе, что даже не нашли времени выйти в сад. Подчиняясь почти неосознанному импульсу, Луиза подоткнула подол ночной рубашки, перебралась через перила и довольно ловко соскользнула по плющу – ах нет, дикому винограду! – в многострадальную клумбу с люпином. Может быть, девушке захотелось просто взять позабытую шаль? Но когда Луиза дошла до скамейки под розами, она поняла, зачем в действительности спустилась в сад: с той самой ночи она так ни разу и не поговорила с графом. И это было неправильно. Так она чувствовала.
Как добраться до флигеля, Луиза примерно представляла. Девушка дошла до жимолости, прошла по тропинке и оказалась у распахнутого настежь окна, ведущего в тот самый кабинет, где в данный момент на диванчике спал граф Рэйвенвуд: небритый, растрепанный и прижимающий к груди ту самую бутылку вина, видимо, недопитую тогда. Луиза перешагнула через подоконник, обошла стол и остановилась, не зная, что делать дальше. Зачем она вообще сюда пришла?
– Жениху нельзя видеть невесту в день свадьбы. – Граф приоткрыл один глаз, поставил бутылку на пол и снова зажмурился.
– Так ты же и не смотришь, – пожала плечами Луиза. – Я не понимаю, что я здесь делаю.
– Если ты пришла сказать, что передумала, то это – мудрое решение. – Руперт так и не открыл глаза, но Луизе казалось, что его взгляд пронзает ее насквозь.
– То есть ты хочешь сказать, что передумал?
– Нет, конечно, но, как ты понимаешь, у меня есть причины желать этого брака, а у тебя – нет.
– Честность – это, конечно, похвально. – Луиза подошла и села на край диванчика, Руперт и не подумал потесниться. – Но ты не находишь, что сегодня не лучший для таких заявлений день?
– Не лучший день для таких заявлений будет завтра. И послезавтра. И в любой другой день после свадьбы.