Социалисты, несомненно, заявят: «Долговой феномен показывает, что британцам нельзя доверять вести собственные финансовые дела, и мы должны перестать поощрять их заниматься вопросами жилья, когда они не понимают последствий и не могут позволить этого. Вместо этого нам следует развивать социальное жилье для тех, кто просто не годится для роли участника рынка недвижимости». И хотя это абсолютно верно в некоторых случаях, в то же время это голос безысходности.
Безусловно, необходимо дать людям уверенность – и интеллектуальный инструментарий, чтобы делать правильный выбор; а это значит убедить их, до того как наши дети закончат среднюю школу, в том, что математика действительно нужна. Это не абстрактный вопрос, какую правильную цифру поставить в квадратик. Это различие между счастьем и хаосом. Без базового понимания цифр люди так и будут продолжать принимать решения, катастрофичные и для людей, и для общества.
Кризис субстандартного ипотечного кредитования в Америке показал, что несколько безнадежных долгов могут поставить под удар мировую экономическую систему. Трагедия в Британии заключается в том, что наиболее экономически уязвимыми оказались те, кого не выучила наша система образования; и именно этот провал в образовании ставит нашу экономику в опасное положение – а это бьет по всем нам.
6 декабря 2007 г., сайт Бориса ДжонсонаРазговор об их поколении: золотая молодежь Британии
К тому моменту, когда наша беседа уже длилась целых три часа, я превратился в выжатый лимон. Меня сразил оптимизм моих собеседников, а также талант, энергия, исключительная проницательность этих молодых людей. Все они с лучезарными улыбками вколачивали в мой одурманенный мозг одну просьбу: «Выберите меня, выберите меня». Мы всего лишь пытались взять на работу нового исследователя, а выглядело так, словно мы прослушивали кандидата в премьер-министры. Они могли писать. Они могли говорить. Они могли делать все, что угодно. Они окончили 8-летнюю музыкальную школу по классу флейты пикколо и классу альта, имели аттестаты о среднем образовании с лучшими оценками по всей стране.
Их результаты успешной сдачи экзамена второго уровня сложности самоубийственным воплем низвергались каскадами вниз по странице. Они были редакторами журналов, председателями профсоюзов, победителями юридических диспутов и печалились по любому вопросу – от регби и до лакросса. Они получали за свои фильмы престижные награды в Нью-Йорке. Выходили в полуфинал телевикторины «Дуэль университетов» (University Challenge) 2004–2005 годов. Публиковали важные статьи в The Guardian и проходили интернатуру в компаниях списка «Футси-100»[20]. Бегло говорили по-французски и уверенно владели немецким. У них безупречные водительские права. Они сумели получить дипломы с отличием по многим дисциплинам, от английского языка до машиностроения и истории, и одновременно достигли результатов в сквоше на уровне отечественных стандартов.
Пока они беззаботно трещали передо мной, я все больше утопал в своем кресле. И размышлял, не в первый раз, об удивительной черте молодого поколения. Они были не просто одаренными. Они выглядели такими уравновешенными, такими общительными, такими эмоционально безмятежными, а ведь, по правде говоря, все должно было быть ровно наоборот. Это дети Мэгги. Они родились в 1980-х годах, и, по представлениям наших ученых, их должны мучить неврозы и чувство горечи. Вспомните о трудностях, которые перед ними стоят: студенческие долги в среднем составляют £13 000; смехотворные стипендии; рынок жилья устрашает, как северная сторона Эйгера[21]. Маячит перспектива раскошеливаться до тех пор, пока не придет конец программе частной финансовой инициативы[22] Гордона Брауна, а вдобавок им придется решать малоприятную задачу содержания в старости детей беби-бума 1960-х годов. Согласно впечатляющей новой статье исследовательского центра Policy Exchange «2056: Какое будущее у детей Мэгги?», это наиболее затюканное поколение после войны. И тем не менее их внутренний мир – как бы описать это? – просто излучает приятность. Кто-нибудь понимает, о чем я?
Даже если сделать скидку на преувеличения жанра резюме, похоже, они добиваются таких хороших результатов, которые и не снились моему поколению. Они работают операторами на телефонах доверия и спасают самоубийц, помогают больным раком или борются с бешенством в Южной Африке. Как волонтеры «Оксфама»[23] они оказывают услуги на музыкальных фестивалях и возятся с неимущими и незащищенными детьми от 11 до 16 лет в Стритэме и Брикстоне[24]. И почти каждый из них делает нечто не слыханное в мое время: они посещают самые бедные кварталы наших городов, проповедуя преимущества высшего образования. Похоже, они просто гораздо лучше нас, они делают все по фэн-шую.
В отчаянной попытке классифицировать опрашиваемых я попросил их написать эссе объемом 500 слов о Тадж-Махале. Эссе получились довольно хорошие и без всякой заносчивости, вполне ожидаемой от моего поколения, никакого сарказма или яканья. Никто не сделал, например, наверняка болезненного комментария относительно индийской цивилизации, что главный памятник страны, очевидно, является мусульманским мавзолеем; никто не упомянул о неприятном факте, что герб Индии придумал итальянец. Возможно, они не хотели касаться щепетильных вопросов без особых причин?
А теперь честно заявим, в чем цель данной статьи. В ней под «молодыми людьми» я имею в виду университетских выпускников из среднего класса. Хотя их гораздо больше, чем раньше. А когда я говорю о моем поколении, я имею в виду тех, кто окончил вузы лет 20 назад: как мы работали локтями, чтобы пробить себе путь, и какими отвратительными субъектами были. Мы вечно хвастались, третировали друг друга. Отчасти мы и сейчас ведем себя так, бравируем помпезными воспоминаниями и намеренной нескромностью. Когда Тоби Янг начал статью в Cherwell со слов «Я работал упорнее других и достиг большего»[25], то мы дружно загоготали в знак одобрения такой шокирующей этики. Но будет ли кто-нибудь из сегодняшних двадцатилетних вести себя так вызывающе? С одной стороны политического водораздела у нас были тэтчеристы, говорливые или молчаливые. Когда Гордон Гекко[26] произнес: «Жадность – это хорошо», мы не аплодировали, но ухмыльнулись. Когда Теббо сказал: «Убирайтесь»[27], мы подумали: «А что, нормальная позиция». Когда Рональд Рейган заявил, что Советский Союз – это «империя зла», мы посчитали, что звучит это немного чересчур, но по сути правильно. И хотя мы сочувствовали шахтерам, мы полагали, что их ввело в заблуждение руководство.
По другую сторону аргументации было симметричное чувство сопричастности. Некоторые наши подружки даже отправлялись в Гринэм-коммон[28] или держались за руки возле посольства ЮАР. А два десятилетия спустя я знаю одну женщину – преуспевающего барристера, которая начинает произносить «хрю-хрю» и шипит «свиньи», как только видит полицейских. Когда бедный Кит Джозеф сделал обреченную на неудачу попытку реформировать финансирование высшего образования в 1984-м, его так забросали яйцами, что он отступил. Что произошло с современным студенчеством? Почему они не забрасывают министров-лейбористов яйцами? Взвинтили плату – ради бога. Только представьте себе реакцию, если бы сцены жизни современного Ирака каким-то образом показали бы в студенческих клубах Британии времен Тэтчер. Как бы студенты 1980-х годов повели себя, если бы Маргарет Тэтчер была в числе прочих ответственна за войну, в которой убиты от 58 000 до 655 000 невинных иракцев? Это правда, поначалу многие выступили против войны; но протесты не были замечены, и оказалось, что большая часть людей протестовала против закрытия сельских почтовых отделений.
А где гнев? В наше время были рок-звезды с такими именами, как Сид Вишес (Порочный Сид), и люди, который отгрызали головы голубям и глушили электротоком своих девчонок в ванной. А сегодня Джеймс Блант в шапочке льет свой гениальный елей в наши уши. Он великолепен, но не мятежник, верно? Мое поколение породило уйму энергичных журналистов правого толка, мы и сейчас не промах, горим желанием и загоняем мяч в лунку. А где их эквиваленты сегодня? Где новый Чарльз Мур, Ноэл Малколм, Саймон Хеффер, Мэтью д’Анкона, Эндрю Робертс, Найалл Фергюсон и другие? Это дерево перестало плодоносить, что, возможно, и благо, а возможно, и нет. Но это определенно перемена.
Этика молодых людей изменилась, и в определенном смысле причина ясна. Из политики ушло противостояние. В моей юности существовало два противоположных мировоззрения, сталкивающихся, как мастодонты. Капитализм свободного рынка и государственный социализм. Угроза применения Россией ядерного оружия казалась вполне реальной. Реальной опасностью было и введение лейбористами 98 %-ного налога. Нет того энтузиазма, того драматизма; и все же я не могу убедить себя, что только этим можно объяснить дзен-буддистское спокойствие нынешней молодежи.