Маленькие глазки, в которых появились слезы, лихорадочно бегали по сторонам. Грек уже не пытался оправдываться — по грозному выражению лица Сабина он понял, что это бесполезно.
— Вонючка корабельная, — презрительно процедил трибун. — Ты же обещал мне, я готов был заплатить. Тебя ведь никто не заставлял — мог и отказаться.
Никомед буркнул что-то насчет гражданского долга и снова умолк, нервно сглатывая слюну.
Сабину стало противно.
Он резко выпустил шкипера и правой рукой с силой двинул его в лицо. Тот словно щепка отлетел к стене, ударился о нее спиной и медленно сполз на пол, закрывая голову руками. На его губах появилась кровь, из носа тоже выскользнула струйка.
— Живи, скотина, — с отвращением произнес Сабин, вытирая полой туники испачканную кровью ладонь. — Помолись всем своим богам, чтобы ты больше не встретился на моем пути. Иначе я просто раздавлю тебя, как таракана.
С этими словами он повернулся и вышел.
Когда шаги трибуна стихли, Никомед медленно поднялся на ноги, взял какую-то тряпку, вытер лицо. В его глазах по-прежнему был страх, но теперь прибавилось и нечто другое — ненависть. Дикая, безграничная ненависть.
— Ладно, трибун, — пробормотал он, закашлялся и выплюнул на пол сгусток крови. — Ладно... Я помолюсь моим богам. Но будь уверен — мы еще встретимся. И тогда я тебе не завидую...
Сабин вышел на палубу и вернулся на свое место у борта. Несмотря на урок, преподанный предателю-греку, он не чувствовал себя удовлетворенным. Ему просто было противно, словно он прикоснулся к скользкой змее. К тому же, интуиция подсказывала ему, что змея эта может оказаться ядовитой.
Матросы — догадались ли они о том, что произошло в каюте капитана, или нет — продолжали спокойно сидеть на палубе, лениво переговариваясь. Некоторые жевали черствый хлеб с сыром, прихлебывая воду из кувшина. Запасы вина на корабле находились под замком. Скупой Никомед лично следил за раздачей порций. Наверное, ему доставляло танталовы муки смотреть, как живительный напиток поглощает кто-то другой.
Корникс уже проснулся — ему достаточно было поспать несколько минут, чтобы освежиться — и грустно смотрел куда-то в темную даль.
Сабин усмехнулся, глядя на него.
«Бедняга совсем расстроился, — подумал он. — Наверное, после объятий преторианцев, он ожидает, что нас каждую минуту могут заковать в цепи и бросить в тюрьму. Ладно, я компенсирую ему все переживания».
Так шло время, точнее — тянулось. Сабин все чаще нетерпеливо поглядывал на берег.
И вот, наконец, он заметил там какое-то движение, вспыхнул свет факелов. Вскоре можно уже было различить группу людей, направлявшихся к судну. Матросы тоже оживились и начали подниматься на ноги.
Сабин видел, как по трапу взошел сначала человек в плаще, в котором, как ему показалось, он узнал цезаря. За ним следовал Фабий Максим — его голову капюшон не закрывал. Третьим был все тот же таинственный незнакомец, которого в последний момент привел сенатор. Этот прятал лицо, но Сабин узнал его по характерной походке — человек слегка раскачивался из стороны в сторону и размахивал руками.
Остальные задержались на берегу. Сабин с интересом всматривался в них, надеясь увидеть Агриппу Постума, которого ему до сих пор встречать не доводилось. Но нет — в слабом свете факелов мелькали только воинские доспехи, а ссыльный наверняка не мог носить армейскую форму.
Цезарь и сопровождавшие его люди поднялись на борт и молча, не говоря никому ни слова, двинулись к каюте. Оттуда торопливо выскочил Никомед, держась рукой за распухший нос.
Август и неизвестный прошли в помещение и закрыли за собой дверь. Фабий задержался и посмотрел на шкипера.
— Плывем обратно, — скомандовал он. — И побыстрее.