— Корникс, — Сабин повернулся к слуге, — принеси золото. Оно где-то там, на лошади, если только эти ворюги его еще не стянули. И... — он помолчал. — Под седлом у серого жеребца должно быть письмо. Его тоже принеси, только чтоб никто не видел.
Галл с сомнением покачал головой, но, поймав грозный взгляд трибуна, от комментариев воздержался и выбежал из комнаты.
Сабин присел на край постели и тронул Кассия Херею за плечо.
— Ты жив еще?
Тот слабо шевельнул губами. Кровь из ран на его плече и ноге больше не текла — запеклась темно-красными сгустками.
— Выпей вина, — сказал Сабин. — Сейчас будет врач.
Кассий открыл глаза. Его взгляд; к удивлению трибуна, был ясным и спокойным.
— Спасибо, — тихо сказал он. — Мне уже лучше. Может, действительно, Харону еще придется подождать?
Сабин поднес к его губам кувшин и чуть приподнял голову раненого. Тот сделал несколько глотков. Струйка розоватой жидкости пробежала по его подбородку. Сабин тоже глотнул. Неплохое.
— Послушай, — сказал он, наклоняясь к уху трибуна. — Ты много чего мне рассказал сегодня. Да помогут тебе боги, если это неправда или не вся правда...
— Это правда, — шепнул Кассий. — Клянусь ларами...
— Тогда еще одно, — продолжал Сабин. — Ты говорил — вы знали, что за вами следят, и приняли все меры предосторожности. Ты сказал, что вы намеренно изменили маршрут и неделю карабкались по горам, чтобы сбить их со следа. Но тогда каким образом эти люди нашли вас сразу же, как только вы снова появились на дороге? Откуда они знали, в каком месте вы спуститесь с гор?
Трибун покачал головой.
— Богам известно. О том, что за Генавой мы уйдем с тракта в Апеннинские горы, знали только я и Германик, ну, и еще двое людей, которые сопровождали меня, но им я сказал уже в последний момент.
— Двое? — Сабин напрягся. — А где второй?
— Он сорвался со скалы в пропасть в самом начале нашего перехода через Альпы. Вместе с мулами.
— Ты уверен, что он действительно умер?
— Трудно сказать. Там было очень глубоко. Мы сверху высмотрели только одного мула, он разбился о камни. Еще двоих животных и Луция, этого человека, мы не увидели — их закрывал утес. Бедняга Луций вырос в горах и вот, не уберегся...
— Он был надежным парнем? — спросил Сабин.
— Германик полностью доверял ему, — ответил трибун так, словно это снимало все вопросы.
Сабин пожал плечами.
— Ладно. Теперь следующее...
В дверь вошел Корникс с кожаным мешком, позвякивавшим при каждом его шаге, и восковыми табличками в руке, скрепленными таким образом, чтобы письмо нельзя было прочесть, не сломав печати.
— Положи сюда, — Сабин кивком указал на невысокий столик в углу комнаты.
Галл выполнил приказ.
— Мне уйти, господин? — спросил он.
— Останься, — бросил через плечо Сабин. — Присядь вон там.
В другой ситуации Корникса, конечно, обрадовало бы такое доверие хозяина, но сейчас, после тех слов, которые они слышали от раненого трибуна... Ой, лучше бы им держаться подальше от таких приключений.
— Еще одно, — Сабин снова наклонился над Кассием. — Кто эти люди, которые напали на вас? Ты сказал, что знаешь, кому они служат, но сами-то они кто? Солдаты? Бандиты? Шпионы?
— Богам известно, — повторил трибун. — Дай вина.
Пока он пил, Сабин задумчиво смотрел в стену за его головой. На лбу Гая пролегла глубокая складка.
— У одного из них был шрам, вот здесь, — он показал пальцем. — Не вспоминаешь?
Трибун качнул головой.
— Нет... Спать хочу.
У него уже явно не осталось сил. Кожа на бледном лице натянулась, стала словно прозрачной.
— Подожди, — сказал Сабин. — Сейчас врач разберется с твоими дырками, а потом поспишь.
Он встал, подошел к столу, взял кожаный мешок и взвесил его в руке.
— Хорошие деньги. Ладно, я возьму половину. Вторую оставлю тебе.