— И длинные светлые волосы?
— Да, Мадлен так и говорила… но неужели вы знали нашу матушку?
— Я ее знаю, — спокойно произнесла Фауста.
— Господи, сударыня, — встрепенулась Жанна, — что вы такое говорите?
— Повторяю: я знаю вашу мать!
— Но вы говорите так, словно она жива… а она ведь давно умерла…
— Скажите, дитя мое, — продолжала Фауста, — а отец часто рассказывал вам о матери?
— Никогда, сударыня!
Фауста поняла, что сама судьба помогает ей. А девушка тем временем добавила:
— Наверное, отцу тяжело было вспоминать о ней… он так страдал после смерти жены… во всяком случае Мадлен именно так объясняла его замкнутость.
— А если я вам скажу, что есть и другая причина? Дело в том, что ваша мать не умерла, а просто исчезла!
— Не может быть! — в ужасе прошептала Жанна.
— Почему — «не может»? Представьте себе, что ваша мать заболела во время великого избиения гугенотов… Что она, скажем, сошла с ума…
Жанна слушала и не верила своим ушам. Ей казалось, что все это — лишь странный сон.
— Итак, если ваша мать после пережитых несчастий потеряла рассудок, если ваш отец отчаялся вылечить супругу, если в приступе безумия она сбежала из дома, если ваш отец искал, но так и не нашел несчастную, то вполне естественно, что он счел за благо объявить своим дочерям о смерти матери…
— Сударыня, о, сударыня! — взмолилась Жанна Фурко. — Пощадите, я, кажется, тоже сойду сейчас с ума!
— Так знайте же, Жанна, то, что я рассказала — не мои домыслы, но чистая правда.
— Нет, нет, не может быть!
— Однако же это так и есть! — твердо произнесла Фауста.
Жанна закрыла лицо руками и тихо зарыдала. Клодина де Бовилье наблюдала за этой сценой с радостью и умиротворением. Она часто спрашивала себя, какие цели преследует Фауста, и теперь настоятельнице показалось, что ее благодетельница делает доброе дело. Впрочем, обещанные двести тысяч ливров так ослепили беззаботную Клодину, что она не слишком старалась вникать в суть происходящего. Фауста же склонилась над Жанной, обняла ее за плечи и ласково сказала:
— Не плачьте, бедное дитя! Хотя нет, можете плакать, ведь ваша мать еще не исцелилась… Но я знаю, как вернуть ей разум… Я отведу вас к ней, и вы поможете бедняжке выздороветь…
Глава XIII
КОНЕЦ РАЙСКОГО ЖИТЬЯ
Дни шли, и вот наступил канун того самого двадцать первого октября, когда Фауста намеревалась одним ударом покончить со всеми своими врагами — точнее, убрать все препятствия, стоявшие на ее пути (она так редко испытывала истинную ненависть, что вряд ли считала того или иного человека — кроме разве что шевалье — своим врагом).
Моревер должен был к полудню привести Пардальяна и герцога Ангулемского. Их ожидала смерть от рук приближенных герцога де Гиза. Фауста предполагала в одиннадцать часов дать знак Гизу с тем, чтобы к двенадцати его люди оказались на Монмартре и быстро разделались с шевалье и Карлом.
Фауста все прекрасно рассчитала: раньше времени предупреждать герцога не стоило, ибо он мог бы явиться лично, застать Виолетту еще живой и все испортить. Она прекрасно знала, что герцог без памяти влюблен в цыганочку и наверняка попытается ее спасти.
Казнь Виолетты намечалась на десять часов, и присутствовать на ней должны были ее отец и мать. Фауста надеялась, что смерть дочери убьет и кардинала Фарнезе, и Леонору.
Итак, в десять утра Виолетту подвергнут пыткам. Если Фарнезе все-таки переживет казнь своей девочки, то Фауста сама поможет ему умереть. В полдень же явятся Пардальян и герцог Ангулемский, которыми займутся люди Гиза.
А уж она, Фауста, сумеет утешить герцога после принесения Виолетты в жертву, ей это никакого труда не составит.