– Ну, ребята, ну, даете, личная жизнь, я понимаю, – зачастил он. – Но надо же и старый проводить, хоть для порядка. Уж какой он ни был, а проводить-то надо. Раздевайтесь, быстренько, вы последние!
Анна увязла в куче сваленных в углу сапог и сумок. Она наклонилась, по спине холодно проехали чьи-то сырые шапки. Шубы не помещались на вешалке. Лапоть ловко подцепил пальцем шубу Анны и потащил куда-то.
– Видала? – услышала Анна быстрый женский говорок. – Оно самое, что нужно. Если куда ехать, только туда.
– Вид у нее, будто вкусней морковки ничего не ела, а он ей сразу меха, пожалуйста.
– Старье облезлое.
– Все равно, пошли, померяем.
Напористые, уверенные голоса разом затихли.
Снова вынырнул Лапоть.
– Познакомьтесь, моя матушка! – Лапоть попятился. Но сзади оказался пингвин в рост пятилетнего ребенка. Он стоял у дверей, несчастный, толстый, тронутый молью.
– Ох, киска! – Лапоть так и зашелся от хохота. Он неловко упал на косяк, чуть не съехал на пол. – Извини. Это мой дядька привез с Дальнего Востока. Дядька-то мой по матери был настоящий адмирал. По всей форме. Видишь, какую дрянь привез. Погладь, погладь, он ручной! – Лапоть сдобно хихикнул.
«Все врет, – вяло подумала Анна. – Купил в комиссионке и врет».
Откуда-то сбоку, очень прямо держась, вышла чистенькая невысокая старуха и встала рядом с пингвином. Темно-коричневое шерстяное платье, фартук в мелкий цветочек, на голове голубая блестящая косынка с Эйфелевой башней.
«Неужели у него такая мать?» – походя удивилась Анна.
– Катерина Егоровна! – с чуть преувеличенной почтительностью поклонился Андрей.
– Здравствуй, чтой-то ты давно не был, – спокойно сказала старуха.
– Видите! – восхитился Лапоть, шутовски изобразив на лице изумление. Чему? Что старуха умела здороваться?
– Ноги-то не вытирайте, не утруждайтесь, все равно грязи нанесли, – не меняя спокойного лица, сказала старуха.
В комнате было пестро и дымно. Большой, надутый светом абажур обнимал и стягивал к столу чьи-то плечи и головы. Среди обильного хрусталя Анна разглядела много домашней снеди: грибы, капусту, бугристые пироги.
– В складчину, в складчину, – радостно принялся объяснять Лапоть. – Ни в чем не отстаем, девочки натащили. Хрусталь наш, жратва ваша.
Анну кто-то потянул за руку. Илья. Господи, хоть одно человеческое лицо и глаза не стеклянные. Илья усадил ее рядом с собой на низком диване. Анна провалилась во что-то мягкое, не то это был бок Ильи, не то поролон дивана. Андрей оказался напротив. Справа от него Анна заметила миндалевидные, с готовым блеском, глаза, черные прямые волосы, большой рот, нарисованный яркой помадой. Слева были медовые кудряшки и кругло вырезанные ноздри вздернутого носа.
«Лапоть привел. Как всегда. На любой вкус», – успела подумать Анна. Но тут Лапоть подкинул ей подушку, она уселась повыше, улыбнулась Илье.
– До чего я рад вас видеть! – Илья принялся хозяйственно накладывать салаты на ее тарелку. – Почему такая бледная? Устали? – Он налил коньяку в широкую рюмку на короткой ножке. – Выпейте. А я загадал. Но это потом. Я все ждал, ждал… Господи, неужели вы?
– Штрафную! – крикнул кто-то.
Через стол протянулась рука Андрея с рюмкой. К белой манжете, блестя, прилипла бусинка красной икры. Анна чокнулась и выпила рюмку до дна.
– А со мной? – ревниво шепнул Илья.
У нее мягко и ровно загудело в голове. Хоть согреюсь. Ей казалось, дует изо всех углов этой комнаты, подвешенной в пустоте, сложенной из ненадолго приставленных друг к другу стен. К ним на диван подсадили еще худенькую девушку в черном платье на серебряных бретельках. На ее оголенных плечах лежала изморозь. Илья придвинулся к Анне, крепко обнял ее правой рукой, левой неловко налил коньяк.
Александра, сестра… Почему он не привел ее сюда? А я трусики как раз постирала, и рубашка под подушкой. Временно, временно… Не надо думать. У всех сестры. И Анна снова выпила и снова до дна. Она почувствовала, как рука Ильи затвердела, он тесней прижал ее к себе.
– За что пьем, ребята? – ввинтился в пестрый шум голос Лаптя.
– Это не модно, – пролепетало с дивана черное платье, – сейчас без тостов.
– Ах ты, моя птичка! – засмеялся Лапоть.
– Тут один выпил с тостом, – подхватил низкий мужской голос, – его сразу бутылкой по голове. И главное, совершенно случайно.
– Надо ему позвонить.
– Похоронили давно.
– Да нет, он утонул. В Волге. И тело не нашли, – уточнил еще один голос.
– Это когда было! А потом он уехал в Испанию.
– Испания, Испания, – запел было Лапоть.
– Заткнись, – это был голос Андрея.
Лапоть исчез, провалился под стол и снова выскочил, с мокрой головой, по-собачьи фыркая и отряхиваясь.
– Он ихние духи на наши горбыли меняет, – чей-то уверенный голос.
– Я и говорю: сама была на похоронах, изревелась просто.
– Насчет детей успокойся. Ленка уже вышла замуж за своего фиктивного мужа.
– Да-да, за отца своего ребенка!
– У нее и второй ребенок от отца своего ребенка.
– А Коля? Нет, а Коля?
– Что Коля? Всем подряд давала, а хорошему человеку не дала.
– Совести у нее нету!
– Да он темный, как два подвала.
– Вот у кого сейчас гульба, так гульба.
– А Вадик? – затряслись медовые кудряшки. Они липли к щеке Андрея. – У него сруб. Полдома – русская печь, а на бревнах – зеркала!
– Я на печке, а себя не найду. Руки, ноги чьи? Я своему мужику говорю, найди меня, найди! А он Лидку-суку нашел.
– У него и подпол есть! – зашлось от восторга черное платье. – Бочки – красавицы! И все в них натуральное. И огурцы, и капуста. Это ему местные несут, из благодарности.
– Надо же, что творится. Кому из благодарности? Ему же все по фигу.
– Это потому что в него стреляли. Киллер один знакомый. Его потом по кускам собирали.
– Да нет, – просунулся еще один голос, – уж сколько я всего перепробовала, все равно на нем остановилась.
– У, милая, ты еще не скоро остановишься, – захохотал Лапоть. – Ниночка, да с твоей-то фигурой!
– Плевать он хотел на мою фигуру, увидите, увидите, он меня скоро усыпит. Мурку мою он уже усыпил, надоела. А может, я его сама сперва усыплю!
– Хлоп, и нет человечка, – веско подтвердил низкий мужской голос.
Голова у Анны кружилась, стены плавно покачивались вместе с оранжевым абажуром.
– На печку хочу, погреться! – неожиданно громко сказала она.
– Анна, заешьте хоть чем-нибудь, – умоляюще прошептал ей на ухо Илья, – вот вам кусок масла, проглотите, слышите?
– Не слышу! – лукаво, как ей показалось, улыбнулась Анна.
– Вы такая красивая сегодня, – тихо бормотал Илья.
– Синеглазка! – подкинул Лапоть с другого конца стола.
– Синеглазка – картошка на рынке! – с ненавистью ответила Анна. На Андрея она старалась не смотреть, но все равно отчетливо видела: Андрей наливает коньяк брюнетке, а блондинка уже совсем приросла к его плечу. И Анна разглядела: на конце каждой кудряшки блестит рыболовный крючок. Ими-то она и цепляется за Андрея.
– Отцепись от него! – тихо и страшно приказала Анна. Рука Ильи испуганно дрогнула. – Новый год уже прошел, да, Илюша? – улыбнулась Анна. – А я куклу нашла. Помните, вы к нам приходили тогда. С вами такая красивая была. Люба. И еще девочка, как ее?
– Ларочка, – почему-то с неохотой сказал Илья.
– Ларочка, да. Она все спрашивала куклу. А я ее нашла. Вдруг свалилась на меня с потолка, – зябко рассмеялась Анна. – Холодно, дует. Форточку открыли?
– Не знаю, не знаю, – но это Илья сказал не Анне, а самому себе, хмурясь, качая тяжелой головой, озабоченно, с каким-то недоумением. – Пропала Люба. Квартиру отремонтировала, так выложилась и пропала. Адреса не оставила. Странно…
Илья что-то невнятно бормотал, но слова его были уже не слышны, их заглушили обморочные вопли: темные, в трещинах, деревянные руки Катерины Егоровны поставили на стол блюдо с жареной индейкой.
– А где ваша рюмка? – медленно, стараясь правильно выговаривать слова, спросила Анна. – Это я вам, вам! – Она указала пальцем на старуху. – Господи, почему я такая трезвая?
– Катерина Егоровна, – шепнул Илья.
– За вас, Катерина Егоровна! – сказала Анна.
– Мне красненького. – Старушка спокойно взяла рюмку, держа ее аккуратно и ровно, как свечку, и заученно чокнулась со всеми.
– И мне, и мне красненького, хочу с вами чокнуться! – закричала Анна, но старухи уже не было, вытеснив ее, вплыл Лапоть. Все замолчали. Куранты роняли полные удары. Анна заставила себя поглядеть на Андрея. Он, придерживая пробку, беззвучно открывал бутылку. Живая пена поползла из узкого бокала. Сбоку что-то взорвалось. Взвизгнула девушка рядом с Анной. С ее черного платья стекало шампанское. Лапоть накрыл ее бедро салфеткой.
– Высохнет, высохнет, – причитала девушка, и ледяные бретельки таяли у нее на плечах.
– А мне? Мне тоже шампанского! – возмутилась Анна.