Боевой пыл Харальда охватил и ее — ей следовало раньше понять то, что она поняла сейчас. Это ли был не вызов Богу?
Неудивительно, что она не могла молиться, чтобы Бог послал Харальду победу, — разве смела она просить о чем-то? Не было ли с ее стороны кощунством даже просто преклонять колена пред алтарем?
Прилив, где спрятаться от него на этом острове? Со всех сторон поднимается и подступает вода.
Харальд! Она всегда считала, что у нее хватит воли выстоять перед его непокорством и богохульством. Считала, что годы изгнания дали ей силы, которых недоставало раньше.
Зачем понадобилось Харальду сломить ее тягу к добру, втянуть ее в свой мятеж?
Эллисив не ждала иного ответа, кроме клокотанья воды в проливе, прибывавшей с каждой новой волной. Она и не требовала никакого ответа.
Ведь Харальд ее не принуждал. Он просто воспользовался ее слабостью перед ним, перед воспоминаниями; пробудил пылавшую в ней в юности страсть. Но только бы он не погиб, только бы не погиб!
Прилив, остановись!
Эллисив старалась не думать о Харальде. Но у нее было слишком много досуга и слишком мало дел. А тревога в душе росла.
Она уговаривала себя, что сны бывают обманчивы и что Харальд, наверное, прав, рассчитывая на победу. Однако это не помогало.
Зато благодаря избытку времени она могла подолгу бывать с дочерьми, У нее уже давно не было такой возможности: конунг Харальд и его дела оттеснили все, даже дочерей.
Трехлетняя Ингигерд больше знала нянек, чем мать.
Эллисив попыталась привлечь к себе дочь, но из этого ничего не вышло. Засунув два пальца в рот, Ингигерд капризничала и просилась к Ауд, своей кормилице, которую Эллисив привезла с собой из Норвегии.
С Марией все было иначе, и не только потому, что она была уже взрослая.
Она жила с Эллисив в изгнании, они очень сблизились в те трудные годы.
Мария росла без сверстников, это сделало ее неразговорчивой. Ее друзьями были ветер и море, прибрежные камни, птицы, овцы, любая живая тварь. Она научилась слушать и смотреть, была открытой и доверчивой. Ей было доступно многое, недоступное другим, — она слышала вздохи не обретших покоя мертвецов и духов-покровителей, что незримо сопровождают некоторых людей, ей снились вещие сны, она видела сияние над ракой святого.
С такой открытой душой Мария легко может оказаться жертвой любого злого умысла, часто думала Эллисив.
Но Марию как будто хранили ангелы.
Марии было четырнадцать лет, когда Харальд вдруг обнаружил, что дочь у него красавица. Стройная и светловолосая, она походила на отца, только в лице у нее не было ни высокомерия, ни суровости.
С той поры жизнь Марии изменилась.
Харальд стал посылать за ней, и она, знавшая прежде лишь скалы да море, вскоре освоилась в покоях конунга и подолгу гостила у отца.
Сперва Эллисив радовалась за дочь. Но, когда поняла, что Мария безгранично предана отцу и не видит его пороков, ей стало тревожно. Она-то слишком хорошо знала жестокость Харальда, его себялюбие, его ядовитые насмешки, которыми он любил унижать других.
Однако, судя по всему, Харальд желал Марии только добра — он заботился о дочери так, как не заботился никогда ни о ком. Пообещав Марию в жены Эйстейну Тетереву, а не какому-нибудь чужеземному конунгу, он хотел не только вознаградить преданность своего лендрманна. Это он мог бы сделать и по-другому. Харальду хотелось удержать Марию под своим крылом.
Какое ему было дело до Эллисив, которой было не по душе отдавать дочь за брата Харальдовой наложницы!
И снова у Эллисив сердце болело за дочь: что станет с Марией, если Харальд погибнет?
Но Мария казалась безмятежной, наверное, она и мысли не допускала, что отца может ждать поражение.
В те дни они были неразлучны и говорили о многом. Только разговоров о будущем Эллисив избегала.