Весла еще вчера убрали внутрь и сложили вдоль палуб, тщательно привязав.
Они славно потрудятся — но не теперь, когда море того и гляди выхватит их из рук. А паруса были спущены до середины мачт и подвязаны снизу короткими крепкими веревками. Чтобы не разорвало. Добрые паруса — один красный, другой полосатый…
Под утро Бьерн Олавссон увидел в тучах валькирий. Девять дев мчались куда-то на взмыленных жеребцах, и всех краше была та, что скакала впереди. Дочь какого-нибудь конунга, рассудил Бьерн. Или сестра! Весь корабль, задрав головы, смотрел в темное небо. Но валькирии показали себя не каждому. Тогда люди решили, что Бьерна ждало особенное везение в бою.
— А еще теперь я думаю, что мы не потонем, — сказал погодя Эрлинг Виглафссон. — Ни мы, ни Рунольв.
Потом начало светать. Поздняя заря будто нехотя разгорелась над морем, обещая короткий неприветливый день. Когда тучи налились мертвенной синевой и стали видны ходившие по морю холмы, Эрлинг поднялся со скамьи и прошел по всему кораблю — с кормы на нос и назад.
Место вождя — на носу. И не дело забывать про обычай. Однако превыше обычая бывает мудрый совет, и потому-то Эрлинг провел всю ночь на корме и не собирался ее покидать, разве что для рукопашной. На корме был старый Олав…
Люди сидели по своим местам, крепко привязавшись от случайной волны.
Водяные горы догоняли и обгоняли корабль, над палубой свистел сырой ветер.
Драконий нос то высоко вздымался над водой, то с шумом обрушивался вниз. Тогда над бортами, дымясь, вырастали прозрачные стены. И замирали на мгновение, прежде чем рухнуть. И негде было спрятаться, нечем укрыться.
Около мачты чернело отверстие трюмного лаза. Там без отдыха сновали распухшие, красные руки. Передавали сидевшим деревянные ведра и принимали их опорожненными. Рагнар и Адальстейн… Им в эту ночь пришлось потрудиться больше других.
***
Эрлинг посмотрел на лица. Мокрые, серые от усталости, просоленные, со стянутой холодом кожей. Люди смотрели на Эрлинга. Они пойдут за ним в бой… И тогда пускай все морские тролли спешат на выручку Рунольву и его молодцам, потому что придется им нелегко!
Почти всю ночь Рунольв сам вел корабль, зная, что тот слушался его руки охотней всего. Рунольв Раудссон верил в свою силу и радовался шторму, как радуются вызову на единоборство. Он был своим в этом пиршестве бури. И пил бешеное дыхание ветра, словно хмельное питье. Скальд в нем рождал стихотворные строки — люди слышали то голос, боровшийся с ревом волн, то яростный смех.
Любой другой давно свалился бы от изнеможения, но не Рунольв. Он и в бою будет таким же неудержимым, их Рунольв Скальд. Сам похожий на штормовую волну — и не будет удачи вставшему на пути!
Счастлив, кому судьба дает такого вождя. На рассвете он подозвал к себе Эйнара и послал посмотреть, жив ли еще пленник. Эйнар взобрался на борт и бесстрашно повис на снастях. Холодная лапа моря сразу же схватила его и едва не уволокла, но он сумел удержаться. Потом вернулся к Рунольву и коротко сообщил:
— Он пошевелился, когда я ткнул его копьем.
— Еще не подох, — удовлетворенно проворчал Рунольв, закладывая за ухо мокрую прядь. — А долго живет этот Виглафссон!
Когда рассвело окончательно, он позволил сменить себя у руля и пошел посмотреть сам.
Халльгрим то уходил в воду с головой, то взлетал на высоту в полтора человеческих роста… Только пена со змеиным шипением стекала по смоленым доскам. Рунольв окликнул его:
— Хорошо ли спалось, Халльгрим хевдинг? Сперва ему показалось, будто сын Ворона не услышал. Но вот поникшая голова медленно приподнялась… Повернуть ее Халльгрим не сумел и уронил снова.