Еще одна страшная подробность для полноты картины: ради излечения он принимал даже ванны из человеческой крови!
— И вас это не пугает?
— Пугает… Однако наша свобода в конечном счете зависит от исцеления работорговца.
— Вы хотели бы, чтобы я взялся за лечение?
— Безусловно.
— Сделаю все возможное, ведь пребывание в обществе антропофагов еще хуже.
— Есть шанс убраться отсюда. В конце концов, Ибрагим — мусульманин, а мусульмане, дав слово, верны ему. Да и мы можем поклясться, что найдем лекарство. Он же пообещает что угодно. Но каким бы мошенником он ни был, в душе его, возможно, живет заповедь африканцев: «Признательность — добродетель черных».
— Видимо, мало облегчить страдания, надо вылечить его?
— Бесспорно.
— Легко сказать! Черта ли я сделаю, если у меня нет даже мази на два су?
— Доктор, вы нашли способ оставаться худым… и, конечно, знаете массу других удивительных вещей. Итак, покопайтесь в своей памяти.
— Э! Разрази меня гром! Придется постараться!
— Значит, могу пообещать исцеление от вашего имени?
— Черт побери, обещайте! Но тогда мне нужно срочно осмотреть больного.
Ламперьер и Андре подошли к работорговцу.
— Это и есть «табиб»? [82] — торговец у Андре по-арабски, указывая на доктора.
— Он самый.
— И что же табиб говорит?
— Исцеление в руках Аллаха.
— Это верно.
— Надежда есть, если будешь делать все, что скажет табиб.
— Буду слушаться… если этого захочет Аллах.
— Но ты должен будешь освободить нас и перевезти туда, где живут европейцы.
Глаза африканца налились кровью. Он резко подскочил и, перебивая молодого человека, буквально зарычал:
— Христианская собака, ты еще осмеливаешься ставить мне условия! Разве вы не мои рабы?.. Я же вас троих купил… Будете делать, что я прикажу.
— Никогда! — Андре и отважно устремил взор на собеседника. — От угроз ты становишься жалким, вопишь, как старуха. А ведь мы — мужчины.
Ибрагим оскалил зубы, как тигр перед прыжком, и поднял револьвер…
Андре и глазом не моргнул. Медленно приблизившись к абиссинцу, он отвел от своей груди руку с оружием и, пристально глядя на злодея, произнес:
— Выбирай! Пока есть время…
— Ну, ладно, ладно…— покорно пробормотал тот.
— Тогда пошли.
Доктор, безмолвно наблюдая происходящее, решил окружить медицинский осмотр неким ореолом [83] торжественности. Это произведет должное впечатление на этих наивных и свирепых детей экватора, и престиж [84] белого человека не пострадает.
Поблизости лежали тюки с товарами, окруженные стражей, которая умеряла любопытство туземцев племени осиеба, а также препятствовала осуществлению на практике весьма распространенного в Африке арифметического действия, а именно, вычитания.
Доктор расставил кольцом эскорт работорговца и подал знак барабанщикам выбивать монотонную дробь. В середину круга воткнули штандарт [85] с полумесяцем, по одну сторону встал больной, а по другую — Андре, который громко приказал абиссинцам не оборачиваться и не смотреть на происходящее, иначе их предводитель умрет.
— Ну, давай, — по-свойски обратился к больному доктор, — сними одежду.
Тот хотел призвать на помощь одного из чернокожих.
— Нет, только сам, — сурово произнес «табиб».
Больной повиновался и тотчас же разделся догола. Состояние больного было удручающим. Повсюду — опухоли величиной с кулак, готовые вот-вот лопнуть. Кожа на животе и на груди, местами изъязвленная и потрескавшаяся, едва прикрывала живую плоть.
Фрике, уютно устроившись на слоне, наблюдал за происходящим и с трудом сохранял бесстрастность, а поглядеть ему было на что.
Осмотр продолжался долго. Доктор то тер пациента, то мял, то вертел из стороны в сторону, то всюду ощупывал, а тот время от времени издавал звуки, напоминавшие рычание дикого зверя. Искаженное от боли лицо заливал пот. Глаза вылезали из орбит, руки дрожали.