Ты единственный на шлюпе смело рискнул жизнью ради нас! Ты храбрый мальчик, настоящий матрос! Это я тебе говорю, доктор Ламперьер.
— События развивались с такой невероятной быстротой, что до сих пор мы как следует не представились друг другу— вступил в разговор Андре.
— Да, действительно! Ламперьер, доктор медицины и, как вы уже догадались, уроженец Марселя — города, где стоит родиться! И если история парижанина Фрике весьма любопытна, то моя и вовсе невероятна, сейчас расскажу…
Но вдруг послышалась стрельба.
Крики, а скорее вой взбесившихся собак, сопровождаемый рвущей уши музыкой, накладывались на грохот выстрелов.
На племя кто-то напал? Маловероятно.
Казалось, туземцы [67] предавались какому-то безумному веселью. Веселью, опасному с точки зрения трех пленных европейцев.
— Уж не нам ли они так радуются? — спросил Фрике. — Боюсь, это тот самый случай, когда говорят: «Так весело, что даже страшно».
Стрельба становилась все громче и интенсивнее.
— Похоже, — заметил Андре, — племя знакомо с порохом, но не стремится его экономить.
Благодаря рассказу Фрике о приключениях ночь пролетела быстро, трое друзей даже не успели сомкнуть глаз, и проникшие в хижину первые лучи солнца застали их врасплох.
— Только бы не заставили опять есть эти чертовы деликатесы!
— О нет, самое раннее, они придут в девять утра, а сейчас только три.
— Что же означает весь этот шум?
— Необходимо срочно убрать химические аппараты. Дикари сообразительны и могут заподозрить неладное.
Тотчас же жаровню задвинули в угол, а реторту с высовывавшейся из горлышка трубкой и корзину с двуокисью марганца засунули на нечто вроде этажерки, сработанной на скорую руку и украшенной странноватым орнаментом.
— Итак, уборка закончена.
В этот момент дверь отворилась, шум еще усилился и перед глазами троих друзей предстала следующая картина.
Нестерпимо яркое солнце освещало двух туземцев в почтительных позах и мужчину двухметрового роста с лицом, точно вырезанным из дерева. Колосс [68] был одет в ослепительно белый бурнус [69] , ниспадающий до щиколоток, на ногах виднелись сапоги из рыжеватого сафьяна, а руки были унизаны золотыми и серебряными перстнями.
Этот человек, по виду и одежде — мусульманин, имел целый арсенал: [70] два револьвера, кинжал с широким лезвием и длинную, кривую саблю с рукояткой, инкрустированной [71] перламутром [72] и кораллами [73] .
Не говоря ни слова, гигант разглядывал троих европейцев, те, в свою очередь, молча рассматривали нежданного визитера. Безмолвное знакомство продолжалось более двух минут.
Наконец гость откинул капюшон, и наши друзья увидели кривошеего, худого человека, с пятнами цвета сажи на смуглой коже, с редкими пушистыми кустиками на голове, с лицом, обезображенным опухолями.
— Вот это да! Ну и урод! — удержался Фрике.
— Великолепный экземпляр! — восхищенно прошептал доктор.
«Великолепный экземпляр» было докторским иносказанием, означавшим «Крайняя степень патологии!» Незнакомец же невозмутимо продолжал осмотр, Фрике надоела эта бесцеремонность, и он, обратившись кпосетителю, произнес два слова, два простых слова:
— Здравствуйте, месье!
Тот медленно разжал губы и с трудом проговорил по-арабски:
— Салям алейкум! [74]
— Он говорит по-арабски, может, мы поймем друг друга, я тоже говорю по-арабски, — пояснил Андре — Валейкум салам! — сказал он гостю.
— Как здорово!
— Нам повезло, — пробормотал доктор, — этот негодяй, вероятно, работорговец. не исключено, что нам удастся с ним договориться.
Гигант, казалось, был до смерти рад услышать слова на родном языке. Быстрым движением руки он пригласил наших друзей выйти из хижины. Европейцы не заставили себя долго ждать.
— Меня зовут Ибрагим, я из Абиссинии [75] , езжу по свету впоисках рабов, — представился незнакомец.
— Великолепно. Вы оказались правы, доктор.