Такое странное, будто ниоткуда взявшееся проявление мстительности неприятно поразило Иртеньева, и он, бросив последний взгляд на залив, поспешно отошёл от парапета. Дальше, вышагивая по улице, полковник, стремясь поскорее избавиться от наваждения, намеренно принялся рассматривать прохожих и вдруг, неожиданно для себя, заметил некоторую странность в поведении японцев.
Было совершенно ясно, что встречавшиеся ему люди было чем-то радостно взволнованы, они явно делились между собой настолько приятной новостью, что это было заметно даже по их лицам. Смутное беспокойство постепенно закралось в душу Иртеньева, но только позже, снова оказавшись на Гинзе, полковник узнал как громом поразившую его новость: генерал Стессель сдал Порт-Артур…
* * *Глянцевито-блестящий, ярко раскрашенный лист только сегодня купленной английской карты упрямо скручивался в трубочку, и полковнику всё время приходилось придерживать загибающийся край пальцем.
Сверху листа нависал акулообразный полуостров Камчатка, а снизу пестрела россыпь того самого Зондского архипелага, за который так опасался старый моряк, плывший вместе с Иртеньевым на «Генрихе Лунце».
Середину карты занимали Восточно-Китайское, Японское и Охотское моря, так что полковнику было хорошо видно, как последовательная цепочка островов отрезает берега собственно России от Тихого океана.
В каждом из этих бесчисленных проливов, не говоря уже о Сангарском или Цусимском, могли притаиться японские миноносцы, а может быть, и вся броненосная эскадра адмирала Того, поджидающая там корабли Рожественского.
Газеты, которые теперь регулярно просматривал Иртеньев, пестрели всякими, зачастую просто высосанными из пальца сообщениями, но главным, с чем соглашались все борзописцы, было то, что русские вот-вот должны появиться у берегов Японии.
Казалось, случилось невероятное, чего ещё полгода назад никто не хотел даже предполагать. Несмотря на все сложности, преодолев все многочисленные трудности и рогатки, вторая эскадра таки добралась до театра военных действий.
Так что сейчас, глядя на испещрённую пометками, густо залитую синей краской разных оттенков морскую часть карты, полковник пытался разрешить задачу, остро стоявшую перед адмиралом Рожественским: куда направить эскадру.
Совершенно машинально упершись взглядом в Квантунский полуостров, полковник отыскал чёрный кружок Порт-Артура. Нет, пожалуй, если б крепость ещё и держалась, всё равно достигнуть её без боя 2 я эскадра никоим образом не могла.
Однако теперь, когда Порт-Артур сдан, а 1 я эскадра практически перестала существовать, оставался только путь во Владивосток: или напролом через Цусиму, или же вокруг Японии, в надежде проскочить одним из Курильских проливов.
Принимая во внимание тяжесть похода, изношенность корабельных механизмов и неизбежную усталость команд, прямой путь через Цусиму показался Иртеньеву слишком опасным, и полковник принялся изучать по карте остров Хоккайдо.
Конечно, возможность проскользнуть в какой-нибудь пролив между Курильскими островами весьма вероятна, но дальше, отрезая путь к Владивостоку, свисал ласточкин хвост Южного Сахалина. К тому же прорыв с боем чреват всякими неожиданностями и, если русские потери окажутся выше японских, то главной цели — господства на море — достичь никоим образом не удастся.
Придя к такому выводу, Иртеньев задумался. Да, похоже, прорыв во Владивосток приведёт лишь к тому, что, может быть, удастся как-то повлиять на снабжение японской армии, а вот если бы перерезать внешние островные коммуникации…
На какой-то момент полковнику представилось, что 2 я эскадра, затаившись где-то неподалеку, одним своим присутствием подействует на японцев, всегда бывших весьма чувствительными к ситуации на море. Вот только сделать это можно лишь в своих водах. Полковник сокрушённо вздохнул, и вдруг в его памяти как-то само собой всплыло название «Авачинская губа».
Иртеньев напрягся, припоминая курс военной географии, и тут его осенило. Ведь там, в этом большом заливе эскадра Рожественского может не только надёжно укрыться, но и создать, хотя бы временно, укромную базу.
Конечно, Петропавловск-Камчатский — не угольная станция и там нет дока, но в конце-то концов довёл же адмирал свои корабли почти до места, не имея ничего, кроме сопровождавших эскадру плавмастерской «Камчатка» и гружённых углём пароходов.
Название «Камчатка» показалось полковнику символическим, и он, поспешно оторвав длинную полоску бумаги, принялся измерять расстояние сначала от Петропавловска-Камчатского до Токио, а потом между Владивостоком и Порт-Артуром.
Получилось ненамного больше, а это означало только одно: хорошо подготовленные и снабжённые крейсера, да и не только они, выйдя на внешние коммуникации, надёжно отрежут Японию от остального мира, лишив острова всякого снабжения.
Внезапно вежливый стук в дверь заставил Иртеньева оторваться от изучения карты.
— Come in! — громко сказал полковник и отпустил палец, отчего ярко раскрашенный лист немедленно сам по себе опять завернулся в трубку.
На пороге неслышно появился вышколенный «бой» с лакированным подносом в руках. Иртеньев увидел ярко выделившийся на тёмно-полированной поверхности светлый прямоугольник конверта, и сердце его дрогнуло.
На какой-то момент Иртеньеву показалось, что письмо от Ревекки, но, почти сразу разглядев ниже почтового штемпеля надпись «Гамбург», полковник внутренне напрягся, заставил себя непринуждённо взять конверт и, бросив на поднос мелкую монету, отвернулся.
Только когда за спиной едва слышно щёлкнул замок двери, полковник вздохнул и принялся в деталях изучать наконец-то полученный ответ. Что ж, если принять во внимание, как далеко его занесло, письмо появилось в весьма приемлемый срок.
Первым делом, усевшись за стол, Иртеньев ещё раз внимательно прочитал адрес. Судя по всему, письмо или вскрывали квалифицированно или же не вскрывали вовсе. В любом случае оно всё-таки попало ему в руки, и, вздохнув ещё раз, полковник разорвал плотный конверт.
Послание, вложенное туда, оказалось сплошь заполненным цифрами биржевых котировок и наименованиями товара с указанием суммы приемлемого фрахта. Быстро пробежав скучный текст, полковник подвинул к себе бювар, вынул чистый лист бумаги и принялся выписывать все цифры подряд, оставляя после каждой аккуратный пробел.
Покончив с этой работой, Иртеньев отложил карандаш, выглянул в коридор и, убедившись, что никто за ним не подсматривает, запер двери на ключ и вернулся к столу. Теперь, прежде чем снова взяться за письмо, полковник зажёг лампу и, выждав с минуту, принялся водить листком над стеклянным раструбом, откуда уже шёл поток тёплого воздуха.
Через некоторое время, когда бумага основательно прогрелась, в промежутках между строк начали появляться бледно-коричневые буквы и цифры. Дождавшись, когда новопроявившиеся строчки чуть-чуть потемнели, полковник загасил лампу и, не читая, выписал только цифры в уже готовый ряд, тщательно следя за тем, чтобы оставленные пробелы заполнялись строго поочерёдно.
Ещё раз проверив, все ли пробелы заполнены, как надо, полковник отложил письмо и на том же листике написал три колонки букв, но не по алфавиту, а по другой, известной ему системе. Потом, снабдив каждую из букв порядковым номером, Иртеньев получил ключ к шифру и, пользуясь им, начал быстро переводить выписанную цепочку цифр в буквенную строку.
Наконец-то прочитав истинное содержание письма, полковник скомкал исписанный листок и задумался. В шифрованном послании сообщалось, что через сиониста Циллиакуса Япония передала огромные деньги эсерам и социал-демократам на предмет срыва военных заказов и организацию беспорядков.
С получением этого письма у Иртеньева появилось утраченное было ощущение правильности своего поступка, и его незапланированный приезд в Японию больше не выглядел как минутная слабость, а начинал походить на взвешенное, заранее обдуманное решение.
Мысль полковника заработала в привычном, заранее выработанном ритме, и сразу же в памяти всплыло случайное замечание Ревекки о появлении в здешней европейской среде поляков. Да, если вспомнить, что это были социалисты, следовал безошибочный вывод: клубочек начинался от них…
* * *Занятый своими мыслями Иртеньев шёл по улице, ни на что не обращая внимания. Его не отвлекал ни характерный стук гета, ни яркие по весеннему времени кимоно японок, ни витрины многочисленных магазинов и магазинчиков.
Правда, время от времени полковник чисто машинально останавливался возле какой-то из них и делал вид, что внимательно рассматривает то черепаховые изделия, то узорчатый веер, а то и полупрозрачные чашки из настоящего японского фарфора.