Глядя на неё в упор своими светло-голубыми глазами, он проговорил:
— У меня больше нет мамы!
— Как это нет?
— Моя мама бросила меня и уехала. Она стала дурной женщиной.
«Так вот что внушает ему Хаджер-ханым», — с болью подумала Жале. Она подняла мальчика на руки и прижала его к себе. Халдун разрыдался.
— Это тебе бабушка сказала?
— Откуда вы знаете? — удивился он.
Жале не отвечала и только гладила его по голове.
В тот вечер она заговорила с Мазхаром о Халдуне. Как же можно так воспитывать ребёнка? Это ни на что не похоже! Если ей когда-нибудь доведётся жить в его доме, она сумеет поставить Хаджер-ханым на своё место!
14
Раннее морозное утро. Всё вокруг окутано фиолетовой дымкой. В половине седьмого послышался гудок табачной фабрики «Джибали».
Матушка Алие, сгорбленная старушка со сморщенным лицом и заострённым подбородком, на котором во все стороны смешно торчали седые волоски, торопливо собиралась на работу. Она готова была выйти из дому, но вдруг остановилась у постели спавшей племянницы и жадно уставилась на её белую руку. Она глядела и не могла оторвать глаз от этой руки, на которой, переливаясь, сверкал крупный бриллиант.
— Матушка Алие, мы опаздываем! — раздались с улицы голоса её товарок.
Старушка вздрогнула и, накинув на плечи ветхую шаль, тихо выскользнула за дверь.
Она жила в деревянном двухэтажном домике, который, казалось, вот-вот рухнет. Все балки давно сгнили, кровля совсем покосилась. В этом жалком домике, разделённом на клетушки — по четыре на каждом этаже, — ютилось немало рабочего люда: прядильщицы, чулочницы, трикотажницы.
На протяжении многих лет дом не ремонтировался ни разу. Никто не помнил, чтобы к нему прикасались руки плотников, штукатуров или маляров. Достаточно было небольшого подземного толчка или сильной бури, и судьба домика была бы решена.
Об этом хорошо знали все его обитатели, но им некуда было деться.
Матушка Алие шла в толпе работниц, спешивших на фабрику.
— С тех пор как приехала твоя племянница, ты совсем и не думаешь о работе, — сказала Фирдес.
Другие женщины были того же мнения.
— Может, племянница привезла тебе кучу денег? — ехидно спросила одна их них.
— Не иначе! Ведь она жена солидного человека, адвоката! — вставила другая.
— Матушка Алие! А почему же столько лет она о тебе не вспоминала?
Вопросы сыпались со всех сторон. Но матушка Алие была настолько поглощена своими мыслями, что даже не слыхала голосов товарок.
«Если, — думала старушка, — к весне адвокат не возьмёт племянницу назад, я уговорю её продать перстень. Ну что в нём проку? Болтается на пальце без всякой пользы! Вот если получить за него деньги да пустить их в дело… Разве плохо, например, скажу я ей, купить несколько чулочных машин?..»
Годы тяжёлого труда согнули матушку Алие почти пополам. Во рту у неё не осталось ни одного зуба. Жизнь обошлась с ней не слишком ласково. И она не собиралась давать племяннице поблажки. Кабы у Назан не было перстня, матушка Алие, видит аллах, сдержала бы клятву и не пустила бы её на порог своего дома. Многие годы все соседи слышали, как она проклинала племянницу. И как же они были поражены, когда Назан появилась в Сулеймание! Они могли бы поручиться, что незваной гостье покажут на дверь…
Однако всё вышло совсем не так, как они предполагали. Хотя старуха и встретила её очень холодно, но скоро лёд растаял. Она простила Назан.
Люди ломали голову, пытаясь объяснить причину такой перемены.
— Почему же столько лет она не вспоминала о тебе, матушка Алие? — в который раз спрашивала её Фирдес.
Матушка Алие продолжала отмалчиваться. Но женщины не унимались, и в конце концов она сказала:
— Да куда же ей было деваться? Бедняжка осталась совсем одна.