— Ясно: попрошайничать собираешься, бессовестная?
— Да хоть и так! Подумай, ради аллаха — как я подлаживалась к Назан, а что мне перепало? Даже пары старых чулок мне не подкинула!
Наджие вспомнила об амулете. Сейчас, когда свекровь пошла гулять, самое время передать эту штучку соседке.
— Ну и бессовестная ты женщина! Заговорила зубы, а кофе так и не сварила, — упрекнул жену Рыза.
— И правильно сделала! Яду бы ей, а не кофе…
— Уж не ревнуешь ли ты меня к ней?
— Конечно, ревную. Мужа у неё нет, а всё прихорашивается, кокетничает…
Рыза расхохотался.
— Допустим, я ей нравлюсь. Но разве ты не мусульманка?
— Мусульманка, а что?
— Так ведь религия велит нам заботиться о вдовах и одиноких женщинах.
— Я тебе покажу заботу графином по голове! — разозлилась Наджие.
Рыза подошёл к жене сзади, обнял её.
— Ну что в этом плохого, глупая? У старухи полно монет. Можно будет поживиться.
— Смотри у меня! Я шутить не собираюсь, — проговорила Наджие, разомлев в объятиях мужа.
В тот день Хаджер-ханым успела до обеда обойти почти всех своих приятельниц. Её рассказ о связи сына с девицей из бара приятно волновал им кровь. Хаджер-ханым делала вид, будто потрясена этим открытием. Она уверяла, что очень жалеет невестку. Ведь Назан — мать её внука. К тому же бедняжка одна-одинёшенька на всём белом свете. Если сын отправит теперь жену к тётке, туго ей придётся, очень туго.
Жене прокурора, которая ближе других приняла всё это к сердцу, Хаджер-ханым говорила:
— Ну как же не жалеть её, сестрица? Сердце кровью обливается. Да что поделаешь? Ведь он мужчина. Попыталась я было рот раскрыть, так он и на меня взъелся. Попробуй ему что-нибудь втолковать. Разве сердце слушает разум? Если жена не сумела удержать мужа, кого можно в том винить?
Оставшись наедине с матерью начальника финансового отдела, Хаджер-ханым говорила совсем другое. Они были одного возраста и хорошо понимали друг друга. Хозяйка слушала гостью с неподдельным интересом, покачивая в такт головой, которую уже посеребрила седина.
— Почему же ему не гулять? — вопрошала Хаджер-ханым. — Мужчина как мужчина! Неужто он должен посвятить всю жизнь этой потаскушке Назан? Разве я не права?
Её собеседница вполне разделяла это мнение:
— Разумеется, Хаджер-ханым! Уж коли ты зовёшься мужчиной, так ты им и будь! — сказала она, тряхнув подбородком, на котором торчали редкие пучки седых волос. — Если человек не курит, не пьёт ракы и не заглядывается на красивых женщин, какой же он после этого мужчина? Возьми, к примеру, моего сына. Вертится вокруг своей жены, смотреть тошно! И что нашёл в этой уродине? А вот сумела прибрать к рукам моего телёнка.
— Нет уж, мой — настоящий мужчина! Ракы пьёт, сигареты курит и, поверь, сможет отличить красавицу от дурнушки… У него есть глаза. И голова на месте. Знает толк в женщинах! Ну ошибся он с женой, сделал глупость, шайтан попутал, привязался к этой простушке, а теперь кается, смотреть на неё не может. Со вчерашнего дня в дом не заявлялся.
— Да воздастся каждому по заслугам! Конечно, Хаджер-ханым, не пара Мазхар-бею его жена! Скажи, он в самом деле собирается бросить Назан?
— Похоже на то. Сама не знаю почему, но пока я этого не хочу. Да и потом у них ведь ребёнок…
— Ну вот, скажешь тоже. Ребёнок! Если уж подвернулся случай, надо действовать. Будь я на твоём месте, я бы всё сделала, чтобы рассорить их.
— Согласна с тобой, дорогая. Но вдруг он приведёт в дом девицу из бара?
— Думаешь?
— Не знаю, но ведь он мужчина — захочет, так приведёт. И ничего не поделаешь.
— И то правда. Недаром говорят: плохая уйдёт, не пришла бы похуже.
— Эх, да что там! Ведь мы с тобой правоверные мусульманки. Чего ради скрывать от тебя, рабы божьей, то, что ведомо аллаху? Ты знаешь, чего я хочу? Чтобы сын прежде всего прогнал Назан. А там будет видно… Пусть только посмеет привести в дом эту девицу.