Вот я и полез…
Назан, словно безумная, бросилась на шею свекрови:
— Мамочка, дорогая, простите меня, ради аллаха! Я виновата, думала, что вы хотите подшутить надо мной…
— Да простит тебя аллах, пусть будет на то его воля! Другая бы на моём месте пожаловалась сыну. Подозревать меня в воровстве! Стоило бы мне заикнуться — и уж он проучил бы тебя! Да такую свекровь, как я, днём с огнём не найдёшь!
Назан забилась в угол и, держа в руках футляр, плакала навзрыд. Но теперь это уже были слёзы радости.
Хаджер-ханым не спеша вышла из комнаты.
8
Весь вечер Назан просидела в кресле у окна с перстнем в руках, ожидая возвращения мужа. Ей так хотелось поскорее обрадовать его.
Но миновала полночь, пробил час, потом два! Три! В четвёртом часу глаза у неё сомкнулись, и Назан погрузилась в сон, продолжая крепко сжимать в руках футляр с перстнем.
Счастливая улыбка застыла на её лице, освещённом слабым светом лампы. Ведь всё плохое было позади — перстень нашёлся! Голова Назан склонилась набок, грудь мерно вздымалась… Вдруг ей послышались шаги мужа. Вот он вошёл в спальню. О, как он страшен! «Отвечай, где перстень?» — закричал Мазхар. Она ещё крепче сжала футляр в руке, но была не в силах вымолвить ни слова.
Муж замахнулся и… Назан проснулась. Глаза её расширились от ужаса.
Растерянно озираясь вокруг, она наконец поняла, что это был сон.
Она взглянула на часы. Было около четырёх. «Где же всё-таки муж? Почему он не пришёл? Быть может, всё ещё сердится на меня за перстень?»
Она подошла к окну. Вдали на горизонте появилась бледная полоска рассвета. Пропел петух. Откликнулся другой. Но Назан ничего не слыхала, поглощённая думами о муже. Может, ему опостылел дом? Или надо было ехать на следствие? Нет, скорее всего, он, как это было в предпоследнюю ночь, провёл время со своими друзьями…
Назан вздохнула. Что ни говори, а она никогда не была такой женой, о которой мечтал Мазхар, — никак не могла быть весёлой, встречать мужа после работы с улыбкой…
Вскоре раздался голос муэдзина, призывавшего правоверных к утреннему намазу. Назан спрятала футляр под миндер [10] и вышла в переднюю. Окно свекрови, плотно задёрнутое занавеской, слабо светилось. «Значит, она уже проснулась, — подумала Назан. — Пойду приготовлю ей воду для омовения».
Наполнив водой медный кувшин и поставив на пол таз, она прислушалась. Свекровь вышла из комнаты, твердя слова молитвы.
— Чего это тебя в такую рань подняло? — удивилась Хаджер-ханым, глядя на лицо невестки, всё в ссадинах и кровоподтёках.
Назан робко улыбнулась и подняла глаза на свекровь:
— Я приготовила вам воду для омовения…
«Я постараюсь любить вас, как родную мать, — говорил её взгляд, — даже больше. Только вы полюбите меня, хоть немного. Не браните на каждом шагу, обращайтесь со мной хорошо, и я буду вашей верной рабой. Ведь, кроме вас, у меня никого нет!»
Хаджер-ханым подозрительно покосилась на Назан. «Уж не затевает ли она какую-нибудь колдовскую штучку?»
— Дура! Может, ты решила своим птичьим умом, что сумеешь провести меня? Не так уж я глупа, как ты думаешь. Нашкодила, а теперь хочешь загладить свою вину? Нет, нет! Проваливай! Обойдусь без тебя.
Хаджер-ханым выхватила у неё кувшин. Назан так и приросла к месту. И чего ей опять взбрело в голову услужить свекрови? Ведь хорошо знала, чем это кончится.
Хаджер-ханым уселась на маленькую скамеечку и приступила к омовению. Бормоча про себя слова молитвы, она думала о сыне: «Где же Мазхар провёл эту ночь? Вряд ли он занимался делами, скорее всего, развлекался с девицей из бара. И молодец! А эта Жале вовсе и не похожа на шлюху — госпожа, да и только! Может, он по уши влюбился в неё и выгонит из дому Назан? Что ж, это было бы неплохо. В самом деле, он совсем охладел к жене.