Иван был воином, и все его тело стало походить на тугую пружину, которая сжималась и разжималась без остановки, потому что любая остановка или пауза грозила немедленной смертью.
Смерть была везде: от нее надо было уклоняться, но с нею надо было дружить, дарить ее милосердно, ведь гибель врага – это милосердие, единственная благость боя.Смерть была повсюду – как союзник, как утешитель, как друг и драгоценность. Мир кувыркался в стройном постоянстве: он был то светлым, то темным, то узким, то широким, а то мог застыть, как капля янтаря, в которой завязли букашки-враги, и их надо было поскорее познакомить с союзницей-смертью, а потом забыть о ней и о них. Ведь смерть – всего лишь пустота, так же как и жизнь. Разбить янтарь – вот что было главным в тот момент.
Внезапно Иван опомнился, осознав, что видит только спины бегущих. Он пробежал еще несколько шагов, споткнулся и чуть не упал. Рядом, тяжело дыша, остановился гипаспист и тут же со стоном опустился на колено. Иван посмотрел на него.
Щека солдата была разрублена, клок мяса свисал, держась лишь на лоскуте кожи, что придавало немцу – а Иван с трудом узнал в нем одного из эсэсовцев – какой-то недоеденный, что ли, вид.
Иван отвел глаза и выпрямился, оглядевшись. В густейших клубах пыли почти ничего не было видно: казалось, сплошная мутная стена возникла между небом и землею, скрыв солнце и наполнив мир тошнотой пролитой крови. Зыбкие тени колыхались вокруг, изломанно кривляясь в обычной пляске смерти.
Земля дрожала; звон оружия и обвальный яростный крик, исторгнутый десятками и сотнями тысяч глоток, продолжали угнетать рассудок неистовым безвременьем сражения. Битва продолжалась.
Но вот персы дрогнули. Не выдержав натиска гипаспистов и конных дружинников Александра, Дарий со своими отборными войсками сначала подался назад, а потом побежал – все быстрее и быстрее, совсем потеряв голову, в панике бросая все – оружие, обоз, свою многочисленную семью…
Охваченный животным ужасом, царь персов нахлестывал лошадей, желая лишь одного: как можно скорее оказаться дальше от проклятого места, где погибала его армия, погибала слава Персии, погибала великая империя Востока, пораженная в самое сердце страшными македонскими сариссами и втоптанная в кровавую пыль конницей божественного Александра – великого царя Запада…
Александр не стал сразу преследовать Дария – сражение еще продолжалось. Он повернул своих конников на помощь Пармениону, командовавшему левым флангом, и зашел в тыл персам. Дикий вой пронесся над гигантской равниной: окруженные персы поняли, что брошены своим царем и обречены на скорую смерть. Измученные фессалийские кавалеристы, увидав, что к ним на выручку идет сам Александр, воспряли духом, и в считанные минуты противник был изрублен в клочья: пленных здесь почти не брали.
На правом фланге бой тоже прекратился. И здесь персы обратились в бегство. Не давая ни себе, ни противнику ни секунды передышки, Александр решил броситься в погоню, стремясь настичь Дария. Однако измученные сражением воины не могли двигаться с нужной быстротой, и македонский царь вынужден был позволить им немного отдохнуть.
Оставив основные силы своей армии собирать пленных и трофеи, Александр с конницей и частью резерва пехоты поспешил за бегущими в панике персами. Полуфаланга, в которой находился Иван, в погоне не участвовала.
Бешеный натиск гипаспистов, во многом решивший исход битвы, стоил жизни многим щитоносцам. Раненых же переносили в обоз. Тот немец, которому рассекли лицо, умер. Остальные эсэсовцы были живы. Как немцы сражались, Иван не видел… или, точнее, не помнил. Но судя по их иззубренным мечам и помятым панцирям, за спины товарищей они не прятались.