— Ты пойми, мне просто тепло. Наконец.
— Денис делает все для себя, а Ноэль — для тебя, так?
Марина кивнула.
— У Ноэля принцип — жить для других. Сказал, что встречается тем, кому нужна его помощь.
— Тебе нужна?
61
Нужен ли человек, который говорит, что ты талантлива, что пробьешься? Который заботится о тебе? В пабе голова заболела, так всех достал, но таблетку раздобыл. Шагаешь с тротуара на проезжую часть: «Осторожно, ступенька!» — мелочь, да? А если тебе нужна эта мелочь? И нужно, чтобы открыли дверцу машины, чтобы пододвинули мороженое: «Тебе не принесли, ешь пока мое». Сколько мужиков начали бы жрать не задумываясь!
Плюс ко всему — то, что произошло в пабе «Сен-Жермен».
62
— Марина, это Бенжамен. Ты меня убъешь. Понимаешь, моему другу с девушкой негде встречаться. Когда я на работе, она из Руана приезжает, и я им ключи оставляю от квартиры.
— И что?
— Забыл дать отбой, Эмили уже в Париже… Может, я выйду все-таки?
В этом весь Бен. Теперь Корто подумает, что она спектакль разыграла.
— Ладно. Повезло твоим друзьям со мной.
— Со мной тоже, — вздыхает Бен. Отель в его планы явно не вписывался.
Ксения вертит в руках чашечку с осадком от кофейной пены — стенки такие толстые, что кажется — упадет — не разобъется.
— Ноэль в двадцать лет женился на дальней родственнице. Год прожили, а разводы на шесть лет растянулись, гражданский и церковный. Адвокаты бодались: тогда мало кто контракты подписывал.
— Зато теперь без них — ни шагу. За добро свое трясутся, вроде Франсуа.
— Да что Франсуа, вон у Корто ни гроша, а без контракта в мэрию отказался идти.
— Он туда черепах внес? А то еще с аквариумом слиняешь.
Ксения посмеивалась над Денисом, но без злости. Марина прикусила губу:
— Думаешь, я слиняю?
Таблетка в пабе не пригодилась. Ноэль сел за спиной, сказал: «Расслабься. Закрой глаза. Просто будь здесь и сейчас».
Начал медленно, осторожно массировать виски.
63
От висков пальцы неспешно доходят до затылка, спускаются по шее, позвонок за позвонком. Это как волна. Она набегает на плечи; мягкие движения, прилив и отлив.
Пальцы скользят к груди, и Марина сжимается, сейчас всё разобьется, зачем это — «ты меня не притягиваешь», он такой же, как все.
Но от ключиц волна возвращается к плечам; катится по рукам, до ладоней, разминает их аккуратно, где сильнее, где слабее. Бесконечно приятно. Теперь ясно: у нее, Марины, жажда. Жажда слов, касаний, жажда красок. И вот ей дают напиться: она глоточками, едва доверяясь, пьет. «Сновидения — реальны». Чтобы дотянуться до ладони, Ноэль приблизился, дыхание на шее, кольнули иголочки — дня два, наверно, не брился, — ей опять не по себе. Отклонился. Волна возвращается к плечам, катится по шее, обводит подбородок, поднимается к вискам. «Тебе лучше?» Марина еле заметно кивает. Это не ласка, это нежность. Ласка — всегда зачем-то, нежность — она просто так.
Пальцы скользят по лбу, спускаются к губам и медленно обводят их: сперва верхнюю, потом замирают на уголках и скользят по нижней. И снова — дыхание на шее, она различает шепот: «Не бойся». Но непонятно — нежность это или уже ласка, ласку она не может позволить, она ей не нужна; делай это только с сердцем… и — слышит он ее, что ли? — в шепоте улыбка: «Не бойся, мое сердечко». Он сказал: “Mio piccolo cuore”, она не знает итальянского, но слова-то простые.
И самое яркое — после.
Говорят: уронить лицо в ладони, а тут — наоборот, ладони легли на лицо, вернее, приняли его в себя, едва касаясь. Захотелось остановить здесь и сейчас, оставить лицо в этих ладонях. Губы коснулись шеи — они скользили, уже не пугая; они просто были, как и эти ладони. И вся она превратилась в ровно стучащее сердце, сонное сердце, полное радости. Кажется, он тронул ее поцелуем, но таким легким, бестелесным, что она все спрашивала себя — а был ли?
Ксения поставила чашку на блюдце:
— Так где ты сегодня ночуешь?
64
Тогда вышли из паба в четыре утра. Ноэль отвез в Нуази и на работу поехал — у него в восемь встреча.
Ключ в замок не входил. Стала стучать. Ведь слышит Корто — от двери до кровати в два прыжка можно добраться.
— Денис! Хватит! Открой!
Соседка напротив скрипнула дверной петлей — смотрит в щель.
Спустя десять минут открыл, бешеный был.
65
— Не хочу, чтобы из меня дурака делали.
Высшая степень эгоизма. Не «не хочу, чтобы ты была с другим» (это — средняя), а — чтобы смешным не выглядеть. Гордость чертова.
— Корто, мы просто в баре сидели…
Слезы, сопли, вернувшаяся головная боль.
— Денис, прости, ну пожалуйста, Корто…
Легла рядом, ткнулась носом в плечо — отстранился. Спазм в горле:
— Тебя я люблю, понимаешь?!
К семи утра позволил себя за руку взять. С тем и уснула.
66
Утром к Тибидоху ездил. Ушел — она спала.
Вернулся — сидит белая-пушистая, еда есть, свалка шмоток на стуле разобрана. Нет, тут нечисто.
На следующий день поехала Бенжамена подменять, сунулся к ней в компьютер. Шпиона установил, еще когда итальянец только появился. Так и есть — письмо Ане. Все доложила: ели мороженое, рисунки понравились, завалились в паб, за временем не следили. Вообще, это в ее духе, голову в детстве на скамейке забыла. Решил простить, хотя Тибидох сказал, что за такое из дома выставляют, вся банда поддержала.
Пускай со своими бабами разбираются.
67
Проснулась — Корто не было. Включила телефон: выскочила эсэмэска.
“Buongiorno mio piccolo cuore”.
Все легко стало — и шмотки разобрать, и картошку почистить, и в ванной зеркало надраить. А не придумать ли мангу в духе «Утэны», как Ноэль говорил? Сделала несколько набросков — нет, пока не готова. Тут Корто вернулся, иголками вперед. Но такой близкий. Неужели не видит: не влюблена? Не влюблена, но счастлива.
68
Распрощалась с Бенжаменом и позвонила Ноэлю. Сказал: «Подъедешь? Я пока занят». Встретил у выхода с платформы RER “Le Vesinet — Centre”, провез по городку — вон там у нас озеро, там парк. Остановились напротив двухэтажного здания на тихой улочке. У входа — табличка: “Dell’Anna”.
— Я неоригинально назвал фирму своей фамилией. — И, поймав удивленный взгляд: — Это моя фамилия, Дель Анна. Пойдем.
69
— Двадцать минут, и я свободен.
Огляделась: массивный длинный стол светлого дерева; вдоль — высокие кожаные кресла. На столе — два детских рисунка.
Балконная дверь была приоткрыта, Марина вышла на площадку — кадки с деревцами, тихо. Смотрела на внутренний дворик, ухоженный, с подстриженной травой, и мысль вкралась: «Я знаю. Знаю, как влюбляются в богатых». Вот так: когда запах кожаных сидений, ресторан с тяжелыми шторами, гостиная с пузатоногой мебелью, добротный стол для конференций, балкон с твою квартирку, и под ним — аккуратный фонтанчик.
Только ей не надо этого. Вернее, надо — от бедности устаешь, — но не любой ценой.
— Я так и не спросил — дома не съели, когда ты вернулась в пять утра?
Марина оглянулась:
— Ну, по головке не погладили.
Ноэль облокотился о бордюр:
— Для меня такое тоже было бы неприемлемо при глубоких отношениях. Ведь если ты где-то бродишь, значит, тебе там лучше. А тогда зачем все.
— Но…
— Не было бы лучше — не стояла бы ты на этом балконе. Поехали.
— Куда?
— Ужинать.
70
В зеркале отражался их столик, покрытый белой скатертью. Два парня по соседству сопровождали каждый кусок мяса сигаретной затяжкой. Ноэль морщился от дыма. Но тут было восхитительно уютно. Хозяин — улыбчивый здоровяк в поварском переднике — пожал Ноэлю руку, как старому знакомому. Она выпила вина, Ноэль смотрел смеющимися глазами, вчерашним вечером вернувшееся беспокойство (край плаща) растаяло.
Хозяин протягивает ей крахмальную салфетку — на свою она опрокинула бокал вина, — у него фигурно подстриженная бородка, прямоугольные очочки на кончике носа и идеально выбритая голова.
— Мадемуазель еще что-то нужно?
Спрашивает по-дружески, будто знает ее со школы. Ноэль улыбается:
— Спасибо, Бертран. Все, что мадемуазель нужно, у меня есть.
Она приподнимает брови: «Неужели?»
Хозяин подмигивает и ретируется, Ноэль кивает:
— Ну да. Не веришь?
Она подпирает голову руками, запускает пальцы в волосы:
— Верю.
Они едят “сoq au vin” — петуха в вине, которым славен ресторанчик, говорят о ерунде; он смешит ее, Ноэль, ей легко смеяться, на улице темно, не хочется уходить отсюда, не хочется никуда, хочется здесь и сейчас. «Реальность — это наши желания».