Сыч! Господи Боже мой, Сыч, ничком на полу, целиком заваленный старой одеждой и пустыми мешками. И абсолютно мертвый…
Нет, вроде бы не совсем мертвый… или совсем? Путаясь в шевелюре и бороде, я пыталась нащупать биение пульса под челюстью. Есть? Есть! Живой!
Ну и напугал же он меня. Теперь я расслышала дыхание. Легкое-легкое — эльфы так дышат, а не здоровенные мужиканы. Что с ним такое? Ранен? Я пошарила, скидывая дурацкое тряпье. Нет, чисто. Может, сердце? Пульс… Отличный пульс, чуть-чуть, правда, замедленный. Да что с ним, Боже ты мой! Летта бы сразу определила, а я вот… Здесь темно! Ничего не видно! Собаки еще мешают… И вообще, мне кажется, он спит.
Спит? Набрался, что ли? Я принюхалась. Нет, не пахнет. Косматый пес, поскуливая, тыкал хозяина носом. Другая же собака, остроухая Редда, прыгала на дверь и явно просилась наружу. Я перестала тормошить Сыча и попыталась собраться с мыслями. Надо срочно привести его в чувство. Окатить водой? Нашатырь? Уксус! В аптечке, оставленной для ухода за стангревом, должен быть уксус. Я вскочила и кинулась в комнату. Ун заскулил мне вслед.
Я завернула за печь… Постель пуста. Одеяло откинуто, простыня смята, стангрева нет. Чашки, плошки и бутылочки, расставленные на табурете возле постели, смотрелись пронзительно одиноко. Прогоревший фитилек в светильнике прыскал искрами и грозился обвалиться.
Где больной?!
Сбежал? Только-только вывели его из сна, а он сбежал? Стукнул хозяина чем-то тяжелым по голове… Да нет! Тяпнул своими зубищами. И сбежал. Почему? Почему?
Я механически сняла нагар. Нашарила среди бутылочек склянку с уксусом, вернулась в сени.
— Эй, Сыч. Хозяин, проснись.
Уксус не действовал. Сыч только вздохнул поглубже и продолжал спать.
Куда эта тварь его укусила? В шею? В руку? Точно, вот две ранки на ладони. Никакой благодарности у твари! Выхаживали его, столько мороки… А он очухался и сразу — цап! Словно скотину безмозглую… О! Кольну-ка я Сыча иголкой. На Черноуха, помнится, подействовало безотказно.
Я отстегнула фибулу. Булавка проткнула рукав и вошла в плечо. Сыч слабо вздрогнул.
В следующее мгновение перед лицом у меня взметнулась пара сапог, ворох тряпок прокрутился колесом, я шарахнулась и неловко села на собственные пятки. В темноте коридора что-то ухнуло, треснуло, из угла веером полетело барахло. Я зажмурилась.
— …ты?
— А?
— Черт!
Ну и булавка у меня. Лежало тело бездыханное и — на тебе — фейерверк…
— Черт, черт! — Сыч озирался, смахивая с плеч обвалившиеся ремни, мотки веревок и лыжные палки.
Потом уставился на меня:
— Парень где?
— Не знаю. Сбежал. Тяпнул тебя и сбежал.
— Баф! — рявкнула Редда, кинулась от двери к хозяину, потянула за рукав. В рукаве затрещало.
— Редда?
— Ваф!
Сыч поднялся, цепляясь за стену. Его шатнуло.
— Погоди… Тебе плохо? Голова кружится?
Он потрогал стену рядом с собой и ухмыльнулся вдруг.
— Вишь… К печке привалил… Силенок-то хватило — в сени затащить да к печке привалить… Чтоб не замерз, сталбыть.
— Кто?
— Я, сталбыть.
— Кто привалил?
— Кто? Парень, козявка крылатая… Где этот недоумок, Редда?
— Ваф! Ваф! — и — к двери.
— Отпусти ее… как тебя… барышня.
Я отворила дверь, собака вылетела наружу. Метнулась за дом и исчезла.
Сыч помотал головой.
— Крепко он меня… Никак не оклемаюсь. Че таращишься? Пойдем искать. Далеко он не убежит. Дьявол! Сколько я тут валялся?
— Не знаю. Летта с Ильдир вернулись, и я почти сразу отправилась сюда.
— Никак не меньше получетверти. Замерзнет, щенок. Ну-кось, двигай, барышня. Хозяюшка его отыщет.
Сыч еще раз тряхнул головой и шагнул к двери. Я выскочила за ним. Сыч двинулся туда же, куда и Редда — за дом.
Я, конечно, не следопыт, но без всякой собаки отыскала бы беглеца.