И написал на Старом Языке:
«В день сей, марта двадцать второй, года Огня Девятого Круга, назначаю я, Ирги Иргиаро, получивший имя от Рургала, в Доме Богов города Кальны, что в Альдамаре, наследником имени своего и имущества своего брата своего перед богами, аблиса…» — и уже чуть не написав «Стуро», спохватился.
— Я могу поставить здесь твое имя?
— Поставить — здесь?.. Это могут… прочитать?
— Да.
— Как — в книге?
— Да, как в книге.
— Не ставь. Имя… Не надо. Это нельзя…
Кастанга меня заешь, и это — нельзя, и без этого — нельзя, что мне делать-то?!
— Тогда как написать, что ты — мой брат, и все, что мое — твое?
Сам изворачивайся, козявка летучая-кусучая. Вот послали боги побратима — заворот на завороте; мозги шипят и в бараний рог сворачиваются.
— Они зовут меня — Мотылек, — Стуро чуть улыбнулся. — «Мотылек» — это ласково, да?
— Ласково.
Как «козявочка». Дальше-то что?
— Тогда, если — просто, будет… Мотыль, да?
— Мотыль, — усмехнулся я.
— Пусть будет — Мотыль.
Мотыль Иргиаро. Звучит! Хотя в Каорене — хоть горшком назовись… Да и вообще, может, не понадобится бумажка…
«… Мотыля Иргиаро, дабы носил он имя мое и распоряжался имуществом моим по воле моей.»
Так. Вроде бы все.
— Вот эту бумагу я уберу в тайник. Ее тоже возьмешь с собой.
— Хорошо, Ирги.
— Что мрачный такой? Э?
Он пожал плечами.
— Прекрати, Стуро. Все это — так, на всякий случай. Я вовсе не собираюсь умирать. Ни завтра, ни через месяц. Ни даже через десять лет. Выше нос, козява.
Альсарена Треверра
Кадакар — место необычное, и Этарнский перевал не лишен своих странностей. Больше всего перевал напоминает каменистое русло реки, стиснутое отвесными склонами, пересекающее горную цепь от Альдамара до Талорилы. Здесь тоже имеются свои подъемы и спуски, но, по сравнению с окружающим рельефом, они весьма незначительны.
Перевал также — нейтральная зона. Никаких аномалий и ловушек она не содержит. Можно, конечно попасть в снежную грозу, но для снежных гроз существуют зимние месяцы. Сейчас их время прошло. Правда, торговые караваны потянутся здесь только к середине апреля, когда перевал официально откроют.
Дальше, за Головой Алхари, начинается трудный участок пути, плохо проходимый для груженых телег. Следует дождаться полного таяния снегов.
Но нам так далеко и не нужно. Не доезжая Головы Алхари мы свернули налево, в узкую расщелину. Начался подъем. Долина Трав лежит гораздо выше уровня перевала.
— Куда ты гонишь? В монастырь не терпится?
Лошадка моя устала. Мы переночевали в гостинице при Оке Гор, где расположены небольшой форт и таможня. Выехали на заре. Больше четверти езды по обледенелой неровной дороге. День постепенно угасал.
Мне не терпелось засветло добраться до Бессмарага, чтобы уже сегодня успеть в Долгощелье. Я даже представить себе не могла, что придется отложить встречу с мальчиками на завтра. Конечно, я везу малоприятные вести. Но мы что-нибудь придумаем. Обязательно придумаем.
— Золотко, угомонись. Лошадь заморишь.
— Я хочу поскорее с нее слезть!
— Но не раньше времени, а?
Имори нагнал меня. Под ним был большой серый жеребец, который, кстати, не казался утомленным.
Скалы раздвинулись. Подъем стал положе, постепенно сходя на нет. Перед нами раскрылась долина.
Я привстала на стременах. По правую руку вверх и вверх карабкались темные хвойные леса, скрывая подножие Алхари. За ними — серо-сиреневая ребристая почти вертикальная стена, увенчанная льдистым гребнем. Спящий дракон.
Голова его покоилась на перевале, а хвост тянулся на многие мили к северу и оканчивался где-то в землях Ингмара, недалеко от Полуночного Моря. Долинка наша притулилась под боком каменного исполина — крохотный клочок обжитого пространства.
По левую руку лесов было меньше, зато больше скал и буераков. Здесь располагалось Большое Копье, со всеми его многочисленными террасами и ступенями. Где, загороженный с запада тенью, дожидался меня драгоценный Бессмараг.
Дорога вела в Косой Узел.