— Эй, ты как? Цел? В порядке? Мотылек, Мотылечек! — я грохнулась рядом, схватила его за плечи.
— Да, да, да, — повторял он, задыхаясь.
Снежный заряд обрушился из-за спины, залепив Мотыльку все лицо. Он засмеялся.
Подбежали остальные.
— Парень! Козявка, эй!
Девушки попадали на четвереньки, ощупывая распластанные крылья. Мотылек смеялся, закинув голову. Из залепленных снегом глазниц текло.
— Поднимайся… Ну, поднимайся.
— Да… Да, сейчас…
Крылья поползли, собираясь в огромный намокший ворох. Иль и Летта заботливо поправляли складки. Сыч нагнулся и вздернул парня на ноги. Мотылек, все еще бессильно смеясь, уткнулся лицом в охотникову бороду. Я осторожно разжала стиснувшие мой локоть пальцы. Рука была мокрая и невероятно горячая. Она сейчас же схватилась за мою ладонь.
— Ну-ну, расклеился, козява, — гудел Сыч, гладя до отказа пропитанные водой Мотыльковы волосы.
Из-под его пятерни выжимались и текли вниз струйки воды. Из-за плеч Мотылька, как два маленьких серпа, торчали когти на сгибах крыл.
— Слава Тебе, Господи, — бормотала Ильдир, — Единый, Милосердный, Создатель Мира, Радетель жизни…
У меня шумело в голове от всех этих переживаний. Под Твоей рукой ходим, Господи. Вернусь в Бессмараг, поставлю по свечке Альберену и Маранте, ибо благословение их было с нами сегодня.
Мы потихоньку двигались к дому, обмениваясь бессмысленными восклицаниями и улыбками, словно толпа осененных Благодатью.
Нас встретила недоумевающая коза: мол, бросили, разбежались, никакого почтения к ее козьей милости. Мотылек от переизбытка чувств (а может, от голода), кинулся ей на шею. Мы оставили эту парочку лобызаться во дворе, а сами прошли внутрь.
Иль занялась печкой. Сыч развесил наши плащи по стенам, сушиться, а меня заодно заставил снять промокшие сапоги. Мне были выданы меховые ингские чуньки, те самые, в которых еще недавно разгуливал Мотылек.
На столе появилась знакомая бутыль с прозрачной жидкостью, горшочек с медом, кружки.
— Ха, — обрадовалась я, — А мы тоже не с пустыми руками. Альсатра, вот.
Из сумки была извлечена оплетенная лозой фляга — еще с вечера я воспользовалась разрешением Этарды и навестила кладовые.
Вернулся Мотылек.
— Белая Звездочка сегодня в последний раз поделилась со мной кровью, — заявил он. — Теперь я сам буду… искать свою пищу.
— Ты уверен? — засомневалась Летта.
— Да. Спасибо вам.
— Иди-ка переоденься, парень, — сказал Сыч. — Возьми там сухое, в сундуке. На вот полотенце, голову вытри. С тебя льет, как с утопленника.
Мотылек скрылся в закутке.
— И что он теперь будет делать? Охотиться? — спросила Ильдир, которой перевели Мотыльково заявление, — Опять по чужим хлевам?
Сыч отмахнулся.
— Не, он в долину носа не покажет. Сейчас у него силы есть, да и крыша над головой имеется. В деревню-то он тогда только подался, когда обморозился так, что летал еле-еле. Совсем ослабел, да еще снежный кот его потрепал. Парня мороз в деревню погнал, не голод. А тут, вдоль Алхари, дичи много, мне ль не знать. К тому же в доме завсегда найдется мед, молоко или пара яиц. Так что не беспокойтесь, барышни. Не пропадем.
Мотылек в свежей рубахе вышел из-за печи. Обеими руками он приглаживал всклокоченные волосы. Сыч кивнул на табурет.
— Садись. Будем праздновать. Ты у нас сегодня вроде как именинник.
Сыч разлил всем альсатру, себе — из бутыли.
— Именинник — что это?
— Вроде как новорожденный.
— О! — сказал Мотылек, — Новорожденный. Это правда.
— За тебя, парень.
— За тебя, Мотылек. Удачи тебе.
— Спасибо.
— Будь здоров.
— Будь счастлив, переведите ему.
— Будь счастлив, дорогой.
— Спасибо, о… Спасибо.
Я откинулась к стене, блаженно жмурясь. Мотылек нагнулся к моему уху.
— Это вино… Я помню. То самое?
— То самое. Тебе нравится?
— Да. Очень.
— Оно называется альсатра.