Тротил за пазуху кладет.
«Время жизни ограничено…»
Время жизни ограничено,
Ты устал от перемен.
Древний страх, как зуботычина,
Метит в клеточный обмен.
В этом грустном увядании
Есть какой-то слабый свет.
Вера в скорое свидание,
Но надежды больше нет.
Ничего ведь не изменится,
Если ты горишь огнем,
И весна садами пенится
Сумасшедшим майским днем.
«Я сплю, раскинув руки…»
Я сплю, раскинув руки,
Без просыпа я сплю,
Видения и звуки
Неясные ловлю.
И в этом больше смысла,
Чем в прежней жизни той,
И простыня повисла,
Сливаясь с темнотой.
Сквозь шум имен и отчеств
Сейчас в меня проник
Загадочных пророчеств
Таинственный язык.
«Каменное чрево Тель-Авива…»
Каменное чрево Тель-Авива
Мусором пропахло и мочой.
Жарко, скучно, тесно, суетливо,
И звезда не теплится свечой.
Здесь творец угрюмый иудейский
В клочковатой рыжей бороде
Говорить велел по-арамейски
И чужой не кланяться звезде.
Если враг пополз из Вавилона,
Из-под черных мертвых пирамид,
Золотая древняя колонна,
Как осенний ливень, прошумит.
«Есть такая страна – Словоблудье…»
Есть такая страна – Словоблудье:
Я там жил до глубоких седин.
Как на рынке, толкаются люди,
Но известно, что ты – не один.
А теперь я лишился гражданства,
Потому что слова не блудят.
И задавлено трезвостью пьянство,
Лишь во сне невидимки галдят.
«Вот и время прощаться…»
Вот и время прощаться,
Засвистел ветерок.
Мне пора возвращаться
В этот странный мирок,
Где уже не каштаны,
И не тополи, но
Кипарис домотканный
Тянет ветку в окно.
Вы, горящие дали,
Ты, сухая трава,
Частью так и не стали
Моего естества.
«Так случилось – нарвался на пулю…»
Так случилось – нарвался на пулю
Незадачливый этот солдат.
После стычки в каком-то ауле
Он лежал, уронив автомат.
И поношенный выцветший хаки,
Пропитавшийся кровью, обмяк.
Он лежал, и скулили собаки,
Легион азиатских собак.
Призывник, рядовой, автоматчик,
Просто парень, как всякий другой,
Здесь он был иноземный захватчик,
И убил его нищий изгой.
И еще для невесты солдата
И для всех был живым он, когда
Наклонилась, светясь синевато,
Над немым его телом звезда.
И, не ведая чувства потери,
За какой-то далекой чертой,
Эта жизнь, затворившая двери,
Становилась ночной темнотой.
«Воздух в час рассвета…»
Воздух в час рассвета
Холоден и чист.
Умирает лето,
Как кленовый лист,
Что застыл, увядший,
И летит, кружась,
Одинокий, падший
На дорогу в грязь.
Лишь кусты теснятся
Около стены.
Запоздало снятся
Летние им сны.
Только сиротливо
Над водой склонясь,
Покачнулась ива,
И звезда зажглась.
«Итак, бестелесность сильней, чем тело…»
Итак, бестелесность сильней, чем тело,
Но память – сильней всего.
Живешь на земле ты, такое дело.
Безлично твое родство.
Ведь даже во сне окружают стены
Светящийся сад в цвету.
По эту сторону ты, несомненно,
А вся твоя жизнь – по ту.
«В груди таинственное жженье…»
В груди таинственное жженье.
Становится понятно мне,
Что это – рукоположенье
В сан сердца – нового вполне.
Как духи на краю иголки
Надежды больше не стоят.
И все сметает кривотолки
Судьба, горючая как яд.
«Отлаженный организм…»
Отлаженный организм –
источник моего спокойствия.
Ничего не болит,
и чувства подконтрольны.
Но и в этой идеальной конструкции
есть место для тревог и страхов,
Так как нервная система и мозг
безусловно доказывают,
что тело – не навсегда.
«Одноклассник Серега…»
Одноклассник Серега
сидит в подмосковной берлоге.
Ни друзей, ни семьи,
лишь галдит телевизор,
Чей экран полыхает синюшно.
Хочешь верь, хочешь нет –
он к нему прикипел до конца.
Смысл жизни,
о чем ты бормочешь:
Что ты существуешь, не так ли?
Эту жалкую ложь
опровергнуть нетрудно.
Напрягаться не стоит –
Достаточно с ним посидеть.
«Липы и каштаны…»
Липы и каштаны –
Давние деньки.
Более, чем странно,
Как они легки.
Дед мой с бабкой жили
В этой стороне.
Это правда, или
Все приснилось мне?
Исчезают в яме
Шепот твой и крик.
Тянешь руки к маме –
Сам уже старик.
Только ветер гонит
Рваные листы.
А когда хоронят,
То глаза пусты.
«Если в рифму не пишется…»
Если в рифму не пишется,
просто пиши.
Будешь кем-то прочтен.
Остальное не важно.
Между формой и смыслом
имеется связь.
Будешь формы лишен.
Остальное не важно.
Проницающий ум
прикоснется к душе,
чтобы выявить смысл.
Остальное не важно.
«Ни заветного бреда…»
Ни заветного бреда,
Ни счастливого дня,
Даже если беседа
Чаще – просто грызня.
Что-то цедит сквозь зубы,
Волоча на правеж,
И витийствует грубо
Повседневности ложь.
Но грядут перемены –
Завернешься в песок.
Зазвенит незабвенный
И родной голосок.
«Он жил во время оно…»
Он жил во время оно,
Когда читали всех
Наивно и влюбленно,
И ждал его успех.
Известен, и оценен,
И даже знаменит
В стране, где слово «Ленин»
Еще в ушах звенит.
Но вел, как оказалось,
Тот путь в сплошную тьму.
И мертвая усталость
Простительна ему.
«Так о чем же я хотел сообщить?..»
Так о чем же я хотел сообщить?
Что устал я эту тяжесть тащить.
И морщины поползли по лицу,
Как примета приближенья к творцу.
Я, конечно, понимаю и так,
Что судьба моя – затертый пятак.
И, как сотни миллионов, я жду
Час отправки на ночную звезду.
Это, в общем-то, пустой разговор,
Но под занавес грядет приговор.
Не нужны мне больше хлеб и вода,
Если ждет меня ночная звезда.
«Жизнь окончена прежняя…»
Жизнь окончена прежняя,
И навстречу плывет
Незнакомая, нежная –
Пара крыльев вразлет.
Мимолетным свиданием
Насладясь на лету,
Под привычным страданием
Ты подводишь черту.
Бесконечно приближенный
К царству света и трав,
Над судьбой своей выжженной
Пролетаешь стремглав.
«Бред системы эндокринной…»
Бред системы эндокринной –
В мозге черные ручьи.
Плод фантазии старинной –
Годы долгие мои.
Вот судьба сгустилась в массу,
Источающую свет,
За которым вьется трасса
Всех шестидесяти лет.
Я страну покину скоро
Изувеченной мечты,
Где засохшие озера –
Как разинутые рты.
«Безнадежно память затвердела…»
Безнадежно память затвердела,
Не желает образы творить.
Ностальгия покидает тело,
Для чего о чувствах говорить?
Но пройтись по улице заветной,
Или только тенью проскользнуть,
Прикоснуться к тишине рассветной
Я б хотел, хоть детства не вернуть.
«Если ты раздерган на цитаты…»
Если ты раздерган на цитаты –
Значит, цель достигнута сполна.
И лежишь, ни в чем не виноватый,
Там, где только небо и весна.
А душа сбежала, бессловесна,
В сад, где бродят призраки толпой.
Ей с тобой уже не интересно,
Дикой и по-прежнему слепой.
«Так сбылось пророчество Жигулина…»
Так сбылось пророчество Жигулина –
В Палестине я торчу, как перст.
Здесь вопит любая загогулина
Оттого, что зев судьбы разверст.
Столько умных мыслей наворочено…
Но неясно лишь одно – зачем?
Если есть под сердцем червоточина,
Ты ее не вытравишь ничем.
«Если должен лечь под нож…»
Если должен лечь под нож,
Наскребешь последний грош.
И не по милу хорош,
Купишь черный макинтош.
Мне нельзя, а я тружусь,