Жмур – законопослушный человек, он никогда не позволит себе ничего дурного, – мягко ответил Мудрослов.
– Насколько я понял, проблема в его старшем сыне. Он скрылся от стражников, и теперь они давят на семью в надежде, что родственники знают, где он прячется. Мальчишка всегда был шалопутом, – это Лобан добавил от себя, он хорошо знал семью Жмура и надеялся женить своего сына на одной из дочерей кузнеца, когда настанет время.
– Хорошо. Я поговорю со Жмуром и попробую что-нибудь сделать для него. Лучший кузнец в городе может рассчитывать на мое покровительство, верно? – он улыбнулся слуге.
– Конечно, благородный Мудрослов, – благодарно улыбнулся Лобан.
Мудрослову, как никому из благородных, приходилось часто бывать в городе, и работать с подлорожденными вместе, бок о бок. Он руководил рудокопами, плавильными мастерскими, доменными процессами, кузницами. В городе и в его окрестностях все, кто имел дело с металлом – от ювелиров до тех, кто выплавлял дешевые чугунные горшки – все зависели от него, все нуждались в его советах. Как ни старался Мудрослов быть снисходительным с людьми подлого происхождения, как ни стремился изобразить искреннюю заинтересованность в их проблемах, но так и не научился преодолевать некоторого отвращения, презрения к их образу жизни, а главное – к образу мыслей. Эти люди ничего, в сущности, не умели, они не стремились получать новые знания, и – тем более – пробовать, добиваться, экспериментировать. Они знали ремесло, не больше и не меньше, любая неординарная ситуация могла стать для них неразрешимой задачей. Он и тут был терпелив. В молодости он пытался им что-то объяснять, но вскоре понял – они его не понимают, хотя и кивают головами. Не объяснять, а показывать – вот что им требуется. И он показывал. Он давал точные и готовые рецепты – в какой пропорции смешивать шихту, какого цвета должен быть огонь в доменной печи, под каким углом и с какой частотой нужно ударять по заготовке молотом, сколько флюса требуется засыпать в тигель. И не мог не презирать их за это.
Кузнец Жмур – угрюмый и работящий человек – благоговел перед Мудрословом. Он отлично владел ремеслом, отличался хорошей памятью, и, наверное, его руки можно было назвать золотыми. Но что толку в золотых руках, если им не помогает голова? Мудрослов презирал их всех, и, наверное, кузнеца Жмура – в особенности. За его подобострастие, за его ограниченность, за его нежелание хоть немного отступить в сторону от привычных методов. Надо же, имея верную руку и наметанный глаз, этот человек ничего – ничего! – не мог создать сам. Не мог и – главное – не хотел.
Отец Мудрослова умер рано, едва дождавшись Посвящения сына. Посвящение стало в его жизни переломом, откровением, перед ним распахнулось столько дверей, что он не знал, куда шагнуть. Он хотел всего – выращивать алмазы, варить булаты, искать богатые руды. Отец однажды спросил, не хочет ли он взглянуть на тех, от кого получил способности к горному делу. Мудрослов отказался – его это не интересовало, он не желал этого знать. Разбойнику не нужно чувствовать металл, на вкус и на ощупь определять качество руд, по цвету угля знать температуру в горне. Способностей мало, к ним нужно прикладывать знания. Знания и стремление знать. Мудрослов не хотел признаваться самому себе, что стремление знать и та самая смелость, которую он так желал увидеть в своем сыне, пришла к нему только с Посвящением. Смелость идти вперед, смелость решать и пробовать.
Став постарше, он и вовсе утратил чувство вины, которое поначалу испытывал перед теми разбойниками, которых лишил возможности делать открытия в горном деле. И никогда не отказывался углубить свои способности, если обнаруживался преступник, который мог поделиться с ним чем-нибудь аналогичным.