- Я полагаю, - сказала по-английски Веселова-Росова, - мне не требуется вас знакомить. Мисс Морган выразила желание встретиться с людьми, открывшими Б-субстанцию. Ей остается познакомиться лишь с вашей помощницей, Сергей Андреевич.
Буров поздоровался с Лиз и направился к телефону, но она остановила его:
- О, не сразу, мой Сербург, не сразу! Мне хотелось бы кое-что вспомнить только вместе с вами.
- Вы извините меня, мисс Морган. Я буду рада, если после беседы с нашими физиками вы снова зайдете ко мне, - учтиво проговорила Мария Сергеевна.
- О да, дорогой профессор! Я буду счастлива! - воскликнула Лиз, мило улыбаясь.
Веселова-Росова ушла.
Лиз подошла к концертному роялю, стоявшему около исписанной мелом черной доски:
- Формулы... и музыка...
Она открыла крышку рояля, взяла несколько аккордов, потом села за инструмент и заиграла.
Буров слушал, облокотившись о рояль и смотря на Лиз.
Зовущая мелодия сначала звучала в мужском регистре, потом отзывалась женским голосом, полным нежности и ожидания, потом слилась в бурном вихре, рассыпавшись вдруг фейерверком звучащих капель, наконец, задумчивая, тоскующая, замерла, все еще звуча, уже умолкнув...
- Лист, - сказал Буров. - Спасибо, Лиз...
Лиз осторожно закрыла крышку рояля.
- Правда, странно? - обернулась она к Бурову. - Взбалмошная американка бросает миллионы долларов и садится за рояль, чтобы сыграть "Грезы любви", словно слова на всех языках мира бессильны сказать что-нибудь...
- Лиз, вы хотели видеть мою помощницу? - напомнил Буров.
- Да, - оживилась Лиз. - Я почти догадываюсь, почему вы защищены не только от радиоактивных излучений. Я хочу ее видеть, Сербург... - И она вызывающе посмотрела на Бурова.
- О'кэй, - сказал Сергей Андреевич и снял телефонную трубку.
- Какая она? - спросила Лиз, смотря на телефон. - Почему в этом аппарате еще нет экрана? Она похожа на Ирэн Кюри? Она любит вас, Сербург?
- Простите, - сказал Буров и сказал в трубку по-русски: - Елена Кирилловна? Я попрошу вас сейчас зайти в кабинет академика Овесяна. Мисс Морган находится здесь и хочет познакомиться с вами, моей помощницей. Что? Елена Кирилловна! Алло! Что такое? Вы слышите меня? Так вот. Приходите сейчас же. Да что там такое с вами? Слова не можете вымолвить! Ждем вас. Всё. - И он решительно повесил трубку.
Потом обошел вокруг стола и, усадив американку в мягкое кресло, сел напротив нее. Она достала из сумочки сигарету.
- Да, странно видеть вас в обычном платье, - сказал он, зажигая спичку и давая ей прикурить.
Лиз улыбнулась.
- Я многое предугадываю, Сербург. Я знала, что вы так скажете, и я знаю, что значит для вас ваша помощница. Я приехала, чтобы убедиться в этом.
- Вы могли узнать это еще в Африке, милая Лиз.
Лиз коснулась руки Бурова.
- Спасибо, дорогой, что вы так назвали меня. Я не хотела этого знать там... А теперь я хочу ее видеть. - И она, откинувшись в кресле, затянулась сигаретой.
- И не остановились перед затратой миллионов долларов вашего фонда? усмехнулся Буров.
Лиз стала серьезной, положила сигарету в пепельницу. Она отрицательно покачала головой.
- Не думайте обо мне хуже, чем я того стою... Мы с вами вместе вытаскивали из-под обломков умирающих. Я готова отдать все миллионы, какие только есть на свете, чтобы этого не было.
- И все-таки вы молодец, Лиз!
- Правда, Сербург?
Буров взглянул на приоткрывшуюся дверь.
- Ну вот и моя помощница, которую вы хотели видеть, мисс Морган, облегченно сказал он.
Дверь открылась.
Лиз смотрела на женщину, вошедшую в кабинет академика, и не могла видеть изменившегося лица Бурова.
- Хэллоу! - весело сказала вошедшая и бойко, почти правильно заговорила по-английски: - Я очень рада видеть вас, мисс Морган.
- О-о! Вы действительно хороши, как и следовало ожидать от женщины, которой будут поклоняться в мире, избавленном от всеобщего несчастья. Скульпторы станут высекать ваши статуи, - сказала американка, светски улыбаясь и протягивая руку.
- Благодарю вас, мисс Морган. Я никогда не мечтала стать натурщицей.
- О-о! Прелестная леди! В женщине всегда живет натурщица, которая позирует во имя красоты, пленяющей мир. Говорят, великий скульптор за деньги делает статую моего жениха. Мне смешно. А что бы вы подумали о своем женихе?
- Я думаю, что он уже превратился в каменное изваяние. Посмотрите на него сами, мисс Морган, и вы в этом убедитесь.
Обе женщины обернулись к Бурову.
Он стоял, действительно окаменев от изумления, возмущения или растерянности, он смотрел на "свою помощницу" и не верил глазам.
Нет! Перед ним, конечно, не Елена Кирилловна. Но это и не Люда, не та Люда, какую он знал, которую никогда не замечал.
Природа знает величайшее чудо: неуклюжая, прожорливая гусеница вдруг преображается, расправляет отросшие крылья и, блистательная в своей неожиданной красе, летит над землей, по которой лишь ползала, взмывает выше деревьев, у корней которых ютилась, летит на аромат прекрасных цветов, с которыми соперничает ныне в яркости...
Перед Буровым, смело и остро беседуя с американкой, стояла стройная девушка в модном платье - само совершенство форм! - с искусной прической, с огромными миндалевидными глазами, удачно оттененными карандашом. И сколько непринужденной грации было в ее позе, когда она присела на ручку кресла, сколько уверенности во взгляде!
Буров поражался всему: и насмешливым ноткам в грудном женском, откуда-то взявшемся голосе, и смелому вырезу платья, и великолепному рисунку чуть покачивающейся ноги в изящной туфельке с высоким каблуком, и полуоткрытому рту в загадочной улыбке полных жизнелюбивых губ.
- Простите, - наконец опомнился Буров и подчеркнуто сказал, - мы еще не виделись с вами.
Они действительно "никогда не виделись"!
И, подойдя к Люде, - да это была Люда... или, вернее сказать, это была та удивительная женщина, которая еще в свою пору куколки или гусеницы была Людой, - он взял ее руку, чтобы церемонно пожать, но она поднесла ее к его губам, и он непроизвольно поцеловал тонкие пальцы.
Американка наблюдала, какой нежный взгляд подарила Бурову его помощница...
Она резко встала, прощаясь...
- Вы извините меня за этот маскарад, Сергей Андреевич, - насмешливо сказала Людмила Веселова-Росова, когда, проводив иностранную гостью, они остались вдвоем. - Меня попросила об этом ваша Елена Кирилловна...
И новая, гордая, знающая себе цену, она ушла.
Буров крякнул и потер лоб.
Глава пятая
АНТИЯДЕРНЫЙ ВЗРЫВ
"Хорошенькая стюардесса в кокетливо заломленной пилотке попросила пассажиров застегнуть привязные ремни.
- Нью-Йорк! - мило улыбнулась она.
Самолет кренился, ложась перед посадкой на крыло.
Мне не терпелось. Я спешил. Я знал, что даже в нашем тресте "Ньюс энд ныос" этой весной начались серьезные затруднения с распространением газет. Мой дневник мог, если его печатать фельетонами, оказаться спасительной гирей, которая перевесит чашу деловых весов. В нем есть все, как хотел того босс: и ужас, и интимность, и правда, все то, что я видел за этот год, и особенно в те несколько дней - в самом пекле... Бесценные странички лежали в несгораемом портфеле, который словно набит был долларами. Он послужит защитным костюмом против всего, что началось сейчас в Америке.
Я выскочил из самолета первым, сбежал по ступенькам приставленной к фюзеляжу лестницы и протянул паспорт полицейскому чиновнику. Нас почему-то встречала толпа людей. Они бросились ко мне, наперебой крича:
- Великолепное авто, сэр! Совсем новенькое!..
- "Шевроле", сэр! Последней марки. Уже обкатано!
- К черту, к дьяволу всех! Нет лучшей машины, чем "кадиллак"! Не упустите, парень! По цене велосипеда... Комфорт, изящество, скорость!..
Мне не давали сделать и шагу.
Полицейский чиновник, возвращая паспорт, усмехнулся.
Действуя локтями, я пробивался через толпу комиссионеров и коммивояжеров, которые предлагали мне коттеджи, яхты, обстановку для новобрачных, полный мужской гардероб и, конечно, автомобили, великолепные американские автомобили! Я приятно ощущал портфель, сознавая, что скоро смогу купить все это не размышляя. Мы будем жить с Эллен в сказочной Калифорнии, на берегу ласкового океана. У нас будут безмолвные слуги. Мы станем охотиться и скакать на взмыленных лошадях, собирать цветы и купаться в лесном бассейне. Я куплю ей самый звучный рояль и научусь понимать ее любимые пьесы Листа и Бетховена...
Я проходил через удивительно пустынный, словно вымерший, аэровокзал. Сумасшедшие комиссионеры атаковали отставших от меня пассажиров.
Какой-то хорошо одетый джентльмен распахнул передо мной двери, просительно протягивая руку.
Со всех сторон на меня ринулись парни в форменных фуражках. Я видел разъяренные лица, вылупленные глаза, открытые рты. Люди отталкивали друг друга, наперебой предлагая свои такси. Я улыбнулся, не зная, кого выбрать. Едва я сделал шаг к одному из шоферов, как остальные конкуренты накинулись на него и сбили с ног. Я отступил и оказался под защитой огромного детины, вставшего в оборонительную позу. Он пятился к своей машине, делая знак следовать за ним. Мне это не удалось. Я еле вырвался из свалки, поплатившись пуговицами пиджака, и в аэровокзале попал в объятия комиссионера, предлагавшего "кадиллак" по цене велосипеда.