Один разряд попал в цель. Ковер со Взятым качнулся, коротко вспыхнул; пошел дым. Ковер дернулся и косо пошел к земле. Мы осторожно ликовали. Потом Взятый восстановил равновесие, неуклюже поднялся и улетел.
Я опустился на колени рядом с курьером. Молодой, почти мальчишка. Жив. Если я возьмусь за него — еще не все потеряно.
— Одноглазый, помоги.
Манты парами плыли по внутренней границе безмагии, швыряя молнии во второго Взятого. Тот легко уклонялся, не предпринимая ответных мер.
— Это Шепот, — сказал Ильмо.
— Ага, — согласился я. Она свое дело знает.
— Ты мне-то будешь помогать или нет? — хмыкнул Одноглазый.
— Ладно, ладно.
Мне не хотелось пропускать представление. Первый раз вижу так много мант. И в первый раз они нам помогают. Хотелось посмотреть еще.
— Ну вот, — проговорил Ильмо, утихомиривая лошадь мальчишки и одновременно шаря по седельным сумкам, — еще одно письмишко нашему достопочтенному анналисту.
Он протянул мне еще один пакет в промасленной коже. Я ошарашенно сунул пакет под мышку и вместе с Одноглазым поволок курьера в Дыру.
Глава 10 История Боманца (из послания)
— Боманц! — От визга Жасмин звенели окна и скрипели двери. — Слезай! Слезай немедленно, ты меня слышишь?!
Боманц вздохнул. Пять минут нельзя побыть в одиночестве. Зачем он только женился? Зачем это вообще делают? Остаток жизни после этого проводишь на каторге, делаешь не то, что хочешь ты, а то, чего хотят другие.
— Боманц!
— Иду, черт тебя дери! — И вполголоса: — Проклятая дура высморкаться не может без того, чтоб я ей платок подержал.
Боманц вообще часто говорил вполголоса. Чувства нужно было выпускать, а мир — поддерживать. Он шел на компромисс. Всегда на компромисс.
Он протопал по лестнице, каждым шагом выражая раздражение. «Когда тебя все бесит, — посмеялся он над собой, — понимаешь, что ты стар».
— Чего тебе? Где ты есть?
— В лавке. — В голосе Жасмин звучали странные ноты. Кажется, подавленное возбуждение.
В лавку Боманц ступил очень осторожно.
— Сюрприз!
Мир ожил. Ворчливость сгинула.
— Шаб!
Боманц кинулся к Шаблону, могучие руки сына сдавили его.
— Уже здесь? Мы ожидали тебя только на следующей неделе.
— Я рано уехал. А ты толстеешь, пап. — Шаблон включил и Жасмин в тройное объятие.
— Все стряпня твоей мамы. Времена хорошие, едим регулярно. Токар был… — Мелькнула блеклая уродливая тень, — А как ты? Отойди-ка, дай на тебя глянуть. Когда уезжал, ты был еще мальчишкой.
И Жасмин:
— Ну разве он не красавец? Такой высокий и здоровый! А одежка-то какая! — Насмешливая забота: — Ни в какие темные дела, часом, не впутался?
— Мама! Ну куда может впутаться младший преподаватель? — Шаблон встретился взглядом с отцом и улыбнулся, как бы говоря: «А мама все та же».
Двадцатипятилетний Шаблон был на четыре дюйма выше отца и, несмотря на свою профессию, сложен хорошо — скорее авантюрист, чем будущий профессор, как показалось Боманцу. Конечно, времена меняются. С его университетских дней прошли эпохи. Быть может, стандарты изменились.
Боманц вспомнил смех, и шутки, и ужасно серьезные полночные диспуты о значении всего на свете, и бес тоски укусил его. Что сталось с тем хитроумным, лукавым юнцом? Какой-то незримый стражник рассудка заключил его в кургане на задворках мозга, и там он лежит в мертвом сне, пока его место занимает лысый, мрачный, толстобрюхий гном… Они крадут нашу юность и не оставляют нам иной, кроме юности наших детей…
— Ну, пойдем. Расскажешь нам о своих исследованиях. — «Кончай лить слезы над собой, Боманц, старый ты дурак», — Четыре года, а в письмах одни прачечные да споры в «Дельфине на берегу». Еще бы не на берегу — в Весле-то. Хотел бы я перед смертью увидеть море. Никогда не видал. — «Старый дурак. И это все, на что ты способен — мечтать вслух? Интересно, будут ли они смеяться, если сказать им, что в глубине души ты еще молод?»
— У него бред, — пояснила Жасмин.
— Это кто тут, по-твоему, впал в маразм? — возмутился Боманц.
— Папа, мама — дайте мне передохнуть. Я только что приехал.
Боманц глубоко вдохнул.
— Он прав. Мир. Тишина. Перерыв. Шаб, ты судья. Знаешь, боевых коней вроде нас нелегко отучить.
— Шаб обещал мне сюрприз, прежде чем ты спустился, — сказала Жасмин.
— Ну? — осведомился Боманц.
— Я помолвлен. Скоро женюсь.
«Как так? Это мой сын. Мое дитя. На прошлой неделе я менял ему пеленки… Время, ты — безжалостный убийца, я чую твое ледяное дыхание, я слышу гром твоих железных копыт…»
— Хм. Юный глупец. Извини. Ну так расскажи о ней, раз больше ни о чем говорить не можешь.
— Расскажу, если смогу вставить хоть слово.
— Помолчи, Боманц. Расскажи о ней, Шаб.
— Да вы уже кое-что знаете, наверное. Она сестра Токара, Слава.
Желудок Боманца рухнул куда-то в пятки. Сестра Токара. Токара, возможного воскресителя.
— В чем дело, пап?
— Сестрица Токара, да? Что ты знаешь об их семье?
— А в чем дело?
— Ни в чем. Я спросил, что ты о них знаешь.
— Достаточно, чтобы знать, что хочу жениться на Славе. Достаточно, чтобы считать Токара своим лучшим другом.
— Достаточно?! А если они — воскресители?
На лавку обрушилась тишина. Боманц глядел на сына. Шаблон смотрел на отца. Дважды пытался ответить, но молчал. В воздухе повисло напряжение.
— Папа…
— Так думает Бесанд. Стража следит за Токаром. И за мной. Пришло время Кометы, Шаб. Десятое возвращение. Бесанд чует большой заговор воскресителей. И давит на меня. После этой истории с Токаром будет давить еще больше.
Шаблон втянул воздух сквозь зубы. Вздохнул.
— Может, мне не следовало возвращаться домой. Вряд ли я чего-то добьюсь, уворачиваясь от Бесанда и сражаясь с тобой.
— Нет, Шаб, — возразила Жасмин. — Твой отец не будет скандалить. Бо, ты не будешь скандалить. Не будешь.
— Гм-м. — «Мой сын помолвлен с воскресительницей?»
Боманц отвернулся, глубоко вдохнул, тихо выбранил себя. Делаем поспешные выводы? По чьему слову — Бесанда?
— Извини, сынок. Он меня просто заездил.
Боманц покосился на Жасмин. Бесанд был не единственным его проклятием.
— Спасибо, пап. Как твои исследования?
Жасмин что-то бормотала.
— Сумасшедший какой-то разговор, — заметил Боманц. — Все задают вопросы, и никто на них не отвечает.
— Дай денег, Бо, — потребовала Жасмин.
— Зачем?
— Вы двое «здрасьте» не скажете, пока не начнете свои заговоры плести. А я пока на рынок схожу.
Боманц ждал. Жасмин обошлась без обычного арсенала ядовитых фразочек о горькой женской судьбе. Боманц пожал плечами и высыпал горсть монет в ладонь жены.
— Пошли наверх, Шаб.
— Она стала мягче, — заметил Шаблон, когда они поднялись на чердак.
— Я что-то не заметил.
— Ты тоже. А дом совсем не изменился.
Боманц зажег лампу.
— Все так же тесно, — посетовал он, берясь за копье-тайник. — Надо будет новую сделать. Эта уже потерлась. — Он разложил карту на маленьком столике.
— Добавлений немного.
— А ты попробуй избавиться от Бесанда. — Боманц постучал по шестому кургану. — Вот. Единственное препятствие у меня на пути.
— Это единственный возможный путь, папа? Может, легче взять верхние два? Или даже один? Тогда у тебя будет шанс пятьдесят на пятьдесят угадать два оставшихся.
— Я не гадаю. Мы же не в карты играем. Если при первой сдаче сыграешь неправильно — второй не будет.
Шаблон подтащил табурет, глянул на карту. Побарабанил по столу пальцами. Боманца передернуло.
Прошла неделя. Семейство приспособилось к новому ритму жизни — включая жизнь под все более внимательным взглядом Наблюдателя.
Боманц чистил секиру из захоронения теллекурре. Сокровищница. Сущая сокровищница. Общая могила, прекрасно сохранившиеся оружие и доспехи. В лавку вошел Шаблон.
— Тяжелая была ночь? — Боманц поднял глаза.
— Не слишком. Он, кажется, готов сдаться.
— Мен-фу или Бесанд?
— Мен-фу. Бесанд раз шесть заглядывал.
Сторожили отец с сыном посменно. Оправданием служил ворюга Мен-фу, но на самом деле Боманц надеялся вымотать Бесанда еще до появления Кометы. Трюк не срабатывал.
— Мама приготовила завтрак, — Боманц принялся складывать мешок.
— Подожди, папа. Я тоже с тобой.
— Отдохнул бы.
— Да ладно. Охота мне в земле поковыряться.
— Ну давай, — «Что-то мучит парня. Может, он готов поговорить?»
Они редко беседовали. До университета их отношения были одним сплошным скандалом, где Шаблон всегда только защищался… За эти четыре года он вырос, но в глубине души оставался все тем же мальчишкой. Он не был еще готов встретиться с отцом как мужчина с мужчиной. А Боманц недостаточно постарел, чтобы не видеть в Шаблоне того мальчишку. Так постареть нелегко. Когда-нибудь его сын посмотрит на своего сына и подумает; «Как же он вырос…»