Наша груженная всем необходимым шхуна вышла из Сент-Джона и два месяца пробиралась по ледяным фьордам к северному концу Земли Гранта. Мы с Тревисом и Скилом подготовили снаряжение и взяли в Северном Девоне пару эскимосов, которые должны были проделать финальный этап пути вместе с нами, – дюжих, выносливых парней по имени Носкат и Шан. На борту вместе с нами находились сани и две собачьих упряжки; мы были готовы двинуться на север, как только море достаточно замерзнет.
Вскоре оно замерзло, и мы пошли. Мы несли войлочные палатки, специальное химическое топливо малого объема и массы, съестные припасы, инструменты и по автоматическому пистолету на брата. Тревис, Скил и Носкат ехали на первых санях, мы с Шаном – на вторых. Десять дней мы двигались на север через бесконечную снежную равнину, делая миль по тридцать в день. Десять дней, триста миль – кажется, не так уж много, да? Ты только учитывай, что это был, так сказать, ад в разрезе. Представь себе мир, в котором все, вообще все, обратилось в сверкающий лед, который простирается во все стороны до самого горизонта, – ничего, кроме светоносной белизны, от которой ломит глаза. Мир, в котором чертов полярный день не кончается никогда – и тебя от него уже мутит. Мир, в котором полярный холод сжимает тебя, как в кулаке, пробираясь через онемелую плоть до самых костей. Представил?
Вот через такой мир мы и шли. Десять дней – каждый казался неделей. Мы просыпались, заталкивали в себя полутеплую еду, распрямляли задубевшие члены, складывали палатки и запрягали собак. И снова шли на север, через гребни и всхолмья снежной пустыни, как пигмеи, затерявшиеся на бескрайней снежной равнине. Все десять дней – пока на десятый не увидели на горизонте гору.
Мы поначалу даже глазам своим не поверили. Мы уже насколько механически тащились вперед, что в этом непрестанном сражении с окружающим миром позабыли о том, куда и зачем идем. И вот когда взгляд наш уперся в эту вершину, вонзающуюся в стального цвета небо далеко впереди, закованную в лед, с темными прорехами по бокам, нас прямо-таки прорвало – мы кричали и кричали, и не могли остановиться.
Мы ринулись вперед, уже почти не замечая трудностей. Еще через день мы подошли к подножию горы, в тысяче футов ниже самой нижней из темных каверн в сплошной глыбе льда.
Ночью мы встали там – и едва смогли уснуть, ликуя от достигнутой цели. Но нас ждали серьезные проблемы. По мере приближения к горе собаки принялись скулить и выть. Их приходилось бить, чтобы заставить двигаться вперед; оба эскимоса постоянно что-то ворчали про себя. И стоило нам разбить лагерь, как земля легонько задрожала – будто заворочалась во сне, так что палатка наша заходила ходуном, а ледяное поле вокруг нее все пошло трещинами.
Мы, признаться, несколько удивились, столкнувшись с подобной тектонической активностью в этом регионе, но и только. А вот на наших эскимосов это событие произвело колоссальное впечатление. Их темнокожие лица стали совершенно синими от страха; несколько минут они что-то лопотали на своем языке, испуганно глядя вверх, на нависавший над нами колоссальный ледяной пик, а потом в панике бросились к нам. Собаки к этому времени принялись странно визжать и плакать, словно от ужаса.
– Нам нельзя здесь оставаться! – взволнованно сообщил нам Носкат. – Это запретная гора на вершине мира, весь наш народ избегать ее. Мы не знать что ваша идти сюда!
– Запретная гора? – переспросил Тревис в своей обычной манере. – И кто же ее запретил?
– Земля ее запретить! – сказал Носкат. – Земля такая же живая как мы. Ей все равно, как люди ходить по ее широкому телу, пока они не приближаться к этой горе!
– Земля живая? Да что за бред ты тут несешь? – властно оборвал его Тревис.
– Это эскимосская картина мира, – вмешался Скил. – Я об этом уже слышал раньше. Они считают, что земля – огромное живое существо, а мы, люди, – просто что-то вроде насекомых, живущих у нее на теле.
– Какая идиотская картина! – пожал плечами Тревис и повернулся обратно к Носкату. – И с какой же стати эта ваша живая земля запрещает кому-то приближаться к этой горе, а?
– Потому что в этой горе находиться разум земли, ее мозг, – торжественно сказал Носкат, а Шан неистово закивал в знак согласия. – Земле не нравиться, что мы так близко подходить к ее мозгу, она шевелить свое большое тело у нас под ногами, чтобы отпугнуть.
– Чушь! – отрезал Тревис. – Никакое это не предупреждение, а просто маленькое землетрясение – нормальное явление природы.
– Все землетрясения – движения тела земли, – упрямо повторил Носкат. – Земля может двигать телом как сама пожелать.
– Это звучит достаточно логично, Тревис, – ухмыляясь, вставил я.
Он резко обернулся ко мне.
– Только не надо их в этом поощрять, Лэндон, – свирепо бросил он. – У нас и так с ними достаточно проблем.
– Это были самые обычные подземные толчки, – обратился он снова к Носкату и Шану, – а все ваши россказни о живой земле – форменные бредни. Мы останемся тут, по меньшей мере, на два дня, и вы двое будете стоять лагерем, пока мы поднимемся на гору, чтобы хорошенько ее изучить.
– Но ваша не должна изучать гору, – взмолился эскимос. – Ваша не сметь приближаться к мозгу земли! Если ваша…
– Довольно! – гавкнул Тревис. – Ты и Шан будете ждать здесь, мы пойдем исследовать гору, и точка. Никаких больше разговоров об этом!
Когда Носкат и Шан удалились в свою палатку, Тревис обернулся к нам с выражением самого живого отвращения на лице.
– Вот уж повезло, так повезло! – воскликнул он в сердцах. – Надо было добраться сюда, чтобы этим двоим снесло крышу от местных суеверий!
– Интересно, насколько это суеверия, – протянул задумчиво Скил.
Мы, оторопев, уставились на него.
– Да какого черта! – вскричал я. – Ты что, веришь в этот вздор о земле как живом и мыслящем существе?
Но Скил был на диво серьезен.
– Я и постраннее вещи слыхал на своем веку, Лэндон. Почему бы земле и не быть живым организмом, а не просто массой неодушевленной материи, как мы привыкли полагать? Да, нам она кажется мертвой, но таким же может казаться и человек всем живущим на нем и в нем микробам. Земле ничто не мешает быть живым существом – все планеты могут оказаться такими, просто их природа и масштабы настолько отличны от наших, что мы не в силах себе этого представить. А если земля живая, она вполне может обладать и сознанием, и разумом, и разум этот в таком случае действует на совершенно чуждых нам планах бытия…
– А дальше ты скажешь, что этот самый земной разум, как утверждает Носкат, находится где-то здесь, в этой горе? – недоверчиво подхватил Тревис.
– Не скажу, – улыбнулся Скил. – Хотя если бы земля и вправду была живым и разумным существом, ее разум должен был бы где-нибудь находиться – и почему бы, собственно, не прямо здесь, на макушке мира?
– А я вот скажу, что ты чокнутый геолог, – вставил я. – Ты ничем не лучше этих двух эскимосов.
– Короче, там этот ваш земной мозг или нет, – резюмировал Тревис, потягиваясь, – а завтра утром мы полезем на эту гору, и точка.
Мы закопались в меховые одеяла, свернулись и, хотя снаружи собаки то и дело снова принимались испуганно скулить, моментально уснули.
Когда мы проснулись, часы уже показывали утро – кто-то тряс нас, пытаясь добудиться. Однако оказалось, что это новая серия толчков сотрясает лагерь, не менее сильная, чем вчера, а может, даже и более. Не успели мы продрать глаза, как все прекратилось и зубодробительный треск льда стих.
Мы поскорее влезли в дневную одежду. Собаки, развизжавшиеся, когда землетрясение началось, смолкли, будто охваченные невыразимым страхом. Палатка все еще качалась от затихающих судорог земли.
– Опять эти чертовы толчки! – выругался Тревис. – Поправьте меня, если я ошибаюсь, но теперь с этими черномазыми детьми погибели совсем сладу не будет.
Пророчество его тут же сбылось. Не успели мы выбраться из палатки в обжигающую полярную стужу, как Носкат и Шан накинулись на нас. Оба были в состоянии полнейшей паники.
По их мнению, дрожь была новым и уже более настойчивым признаком того, что земля недовольна нашим присутствием поблизости от средоточия ее разума и предупреждает, чтобы мы как можно скорее поворачивали оглобли на юг и отправлялись восвояси, пока она не уничтожила нас на месте. Они зашли так далеко, чтобы заявить: если мы не послушаемся, они сами отправятся на юг, без нас, и заберут одни сани.
– Вы останетесь тут, как миленькие. – Холодный голос Тревиса достучался до них даже сквозь мглу ужаса. – Так как сами прекрасно понимаете, что с вами сделают, если вы объявитесь на корабле раньше срока и без нас.
– Но если вы полезть на эту гору, земной разум очень разгневаться! – взвыл Шан. – Вся земля на вас очень разгневаться!
– Хватит с меня этой идиотской болтовни о земле и ее мозгах! – сердито оборвал его Тревис. – Вы двое останетесь тут и будете ждать, пока мы не вернемся – или пойдете с нами. Выбирайте!