Потом они бродили по Торжку. Разглядывали старинные деревянные дома, обшитые тесом, шириною в пол-аршина, кованые гвозди и прочие странности, неведомо как сохранившиеся. Из подворотен позапрошлого века высовывались собачьи носы. Носы были, вероятно, нынешние. Пришли к Архангельской церкви. Михаил архангел был изображен рядом со входом. В руке огненный меч.
— Вот он, — сказала Ганя, — ангел загробного мира. Запомни это лицо.
Они ушли, мимо сосен на холме, по косогору забрались к Борисоглебскому монастырю. Ударил колокол. На колокольне звонила молодая женщина. В наушниках. Чтобы не оглохнуть. Не звонила, а так: дин-дон. Только по делу. А кругом тихо, даль чиста. Роскошь венецианского запустения. Спускаясь по булыжной мостовой, покинули холмы.
Тверца текла быстро, в бурунах, перекатах и водоворотах. Пахло печным дымом.
— Я люблю эту реку. Тут голавли водятся, — хрипло сказала Ганя.
— Ты любишь рыбу?
— Только о любви и думаешь… — она отвернулась и заплакала. Митя стал неловко и растерянно ее утешать.
— Всё. Всё прошло… — она подняла лицо кверху, хлопая ресницами. Глаза и нос покраснели. У Блюма защемило сердце.
— Пора уезжать, — едва сдерживаясь, судорожно сказала она, — там, за мостом… фффф… — она отыскала, наконец, платок, — там автобусная остановка, возле станции железно — ффф — дорожной. Поезда отсюда не ходят. До Твери на автобусе, потом на электричке.
— Назло кондуктору куплю билет.
Ганя поцеловала его в нос. Он прижался к ее мокрой щеке.
— Автобус отходит через двенадцать минут, бежим! — она дернула его за руку, и они действительно побежали.
— А на машинках мы не будем кататься?
— Бензин кончился.
… Когда Митя в облаке счастья и изумления вернулся в Москву, тетушка как-то взволнованно суетилась. Кирилл Сергеевич не выходил из своей комнаты. Потом появился. Голова в бинтах. Лицо разбито.
— Поскользнулся и упал, — сказал он.
Вечером ему стало совсем худо, вызвали неотложку. Оказались сломаны ребра. Через пару дней вернулся из больницы. Тайна, уголовщина, ужас.
— Понимаешь, Митя, какая странная штука, — говорил Кирилл Сергеевич, держа чашку чая левой рукой, потому что правая была прибинтована к туловищу, – продал я рисунок одному человеку. Заметь, рисунок, не гравюру. Восемнадцатый век. Стиль великолепный. Таких вещей мало. Потрясающий рисунок. Картинка! Так вот. Этот коллекционер, не будь дурак, вызывает чудо-эксперта. Эксперт-интеллектуал берет лист, смотрит его на свет и видит на ватмане водяной знак ГОЗНАКА!!! Эта бумага от силы шестидесятых годов!!! Я возвращаю деньги. Вечером того же дня, три ухореза ломают мне ребра.
— Этот коллекционер что — бандит?
— Нет, обычный дедуля. Новый русский.
— А где ты этот рисунок взял?
— Купил в антикварном салоне по дешевке. Ну, ты знаешь, в Боткинском проезде. Отличная работа. Отличная! Я всегда думал, что некоторые вещи подделать, фальсифицировать нельзя. Что нужна почва, природа, настроение. Весь строй жизни и мысли. Дух времени, так сказать.
— Ты всё равно прав, — неясно сказал Блюм, вспоминая комнату в доме Скобельцыных, — а ты не пытался узнать, кто сдал рисунок в салон?
— Ты знаешь, Митя, что порой очень трудно бывает узнать владельца. Но мне повезло. За два билета на хоккей и бутылку бейлиса. Рисунок им в магазин принес Иван Карлович Энгельгардт.
— ?
— Это присказка. А … Дело в том, что Иван Карлович Энгельгардт собственной персоной сосватал мне этого самого покупателя. А если быть точным, то он этому покупателю меня сосватал. Такие дела.
У Мити похолодели руки, и во рту сделалась помойка.
— Ты давно знаешь Энгельгардта?
— Ага…
… Блюм с Ганей были приглашены на девять дней к Скобельциным, и теперь у Мити оставалось свободное время, чтобы мучиться сердцем и мыслями. Он подозревал Ганю Энгельгардт в самых жутких обманах, боялся за нее и снова ненавидел. Какие-то карнавальные жулики и шарлатаны вокруг нее, с шутовскими похоронами и фокусами Кио. Он хотел с ней поговорить. Увидеть.
Митя не встречал ее на прогулке с Мухтаром. Ждал ночью во дворе, но зря. Спать Блюм почти не мог. Дома было как-то муторно. Тетушка искала утешения между Айрис Мердок, Вирджинией Вульф и Петрушевской. Всё время плакала.
От расстройства Блюм поехал бродить по центру. Устал. От Старой площади машинально поднялся к Старосадскому переулку и пошел греться в библиотеку. Залез в каталожный ящик на букву «Э». Много громкозвучных однофамильцев.
Ого! Ганя, елки-палки, с кем я связался!
Лицей забивал всё. «Скобельцины» дали чуть лучший результат. Кто они — эти Скобельцины, гениальные рисовальщики фальшивых амуров, таинственные знакомые коварного ганиного отца.
Он заказал несколько книг, послушал шуршание пневмопочты под потолком и отправился читать журналы. Наконец на железной медленной карусели подъехали его книжки. Вот. Зачитанные тома в мраморной бумаге, и книги, которые никто не брал лет тридцать. Академик, открытие позитрона. Не то. Не то. Восстание Пугачева. Еще не хватало. Участие Пугачева в Семилетней войне. Не то. Хлам. Ничего общего. Елизавета II. Не то. Семилетняя война. Уайтхолльский договор 1756-го года. Ага, ближе. Совсем тепло!
Семилетняя война в странах Карибского бассейна. Война на Филиппинах, в Индии и Америке. Россия союзница Людовика XV, следовательно, против Союза Ирокезских племен. Как мило. Блюм представил ирокезов, штурмующих Зимний, и маркизу де Помпадур на баррикадах Дворцовой площади… в красном фригийском колпаке и с белым королевским стягом.
Французы теряют Канаду. Битва при Квебеке и отступление к Монреалю. Так, Британия выбила французов из Индии. Ост-Индская компания высаживается на испанских Филиппинах. Что там вообще у них творилось? Россия против прусаков за саксонцев.
Взяли Кенигсберг в 1758 году. Во как! "…ибо все жадничали видеть наши войска и самого командира, а как присовокуплялся к тому и звон колоколов во всем городе, и играние на всех башнях и колокольнях в трубы и литавры, продолжавшиеся во все время шествия, то все сие придавало оному еще более пышности и великолепия…"
Иммануил Кант присягнул на верность русской короне… так…
5 августа 1760 года севернее Гогландского рифа тонет фрегат «Архангел Михаил». Команда спасена.
Частью спасенной команды доукомплектовывают десант. Лейтенант Скобельцин. Уп-с! И больше ни слова.
Осада крепости Кольберг в Померании. Блокада с моря, и высадка морского десанта. На линейные корабли «Св. Климент папа Римский», «Полтава», «Наталия», «Ревель», «Москва», «Св. Петр», «Рафаил»…
… «Гавриил», «Шлиссельбург», «Уриил», «Св. Николай», «Ингерманланд», «Варахаил», «Нептунус», «Св. Дмитрий Ростовский», «Св. Павел», «Св. Иоанн Златоуст», «Св. Андрей Первозванный»…
…на фрегаты «Россия», «Св. Михаил», бомбардирские корабли «Дондер», «Самсон» и «Юпитер», и на 10 мелких судов принято до семи тысяч десанта.
… во время осады Кольберга захватили торговые суда… Добыча!
… 1760 год. Берлин сдается международному авантюристу на русской службе, двойному агенту, соблазнителю и похитителю миллионерской дочки, человеку отчаянной храбрости графу Готтлобу фон Тотлебену. И за каким, спрашивается, лешим сдался Тотлебену этот Берлин? Через три дня вернули прусакам. Да нам ваши берлины даром не нужны, подавитесь! «Но только это все не то, ‒ подумал Блюм, ‒ я бы за одного Скобельцина дал сейчас трех Тотлебенов и два Берлина с Потсдамом».
Дальше. Адам Чарторыйский, почетный пленник при императорском дворе. Ага. Записки Чарторыйского. Список бумаг, привезенных князем. Анекдоты из польской жизни. Истории времен Семилетней войны. История мичмана Скобельцина, записанная Броневским. Вот они, рядом: фон Штотс, Скобельцины, Михайлов, Волков, Энгельгардт… Розанов. Вот они! Вот! Вся компания! А толку? Только краткая ссылка на текст. А где сами записки Броневского? Где? Где они? Кто сам этот Броневский? Ага. Владелец кудрявого черного животного с лицом пожилой обезьяны. Бррр. Близкий знакомый пана Джевинского. Где сами записки? Елки-палки! Где?