Неожиданно стукнула дверь, и в светелку вместе со студеной сыростью ворвался веселый голос:
– Заходи-заходи, Игор! Полюбуйся на дело рук своих дорогих! Ведь вы́ходили все ж таки! Спасли найденыша нашего!
Бородатый Игор – мужик лет сорока с обветренным лицом и здоровенными ручищами – неловко, боком протиснулся в дверной проем, смущенно кашляя в багровый кулак.
– Здрасьте вам… – приветствовал он Голоту и остановился на пороге.
– Проснулся, поди? – из-за плеча Игора выглянуло знакомое лицо. – Ну, значит, на поправку пошел…
Веста впорхнула в комнату, скинула с себя штормовку, пристроила ее на спинке стула, а сама села на кровать в ногах у Андрея. Тот, почти не дыша, смотрел на нее во все глаза, как на диво, соскользнувшее с красочной страницы новенькой детской книжки.
Игор продолжал топтаться на пороге.
– Значится, бульон в глотку лить не будем? – предположил он хрипло, будто стесняясь собственного голоса. – Спринцовка без надобности уже?
– Сам теперь кушать станет, – заверила его Веста, с умилением глядя на Голоту. – А вот уколы еще поделаем.
– Толку от них… – проворчал бородач. – Только жопа синяя… Вот послушала бы ты меня – и без уколов, одной травкой на ноги бы поставили. Впрок день. А то и два.
– Не спорь со мной, – отмахнулась женщина. – Врача отговорил везти с Большой земли – значит, я и есть доктор.
Игор усмехнулся и заговорщически подмигнул Голоте:
– Врача везти – считай, сразу и тюрьму за ним! Тута огласка – конец. Прав я, парень?
Андрей взглянул на него, но быстро отвел глаза и еле заметно кивнул.
– Иногда и тюрьму предпочтешь, лишь бы выжить, – философски заметила Веста.
– Ага, – еще больше развеселился Игор, – только одежка у него не жилецкая. Костюмчик новенький, в полоску редкую, пошила мне судьба, да перед стенкою…
Андрей поежился. Бородатый циник-весельчак начинал его раздражать. Вместе с тем он понимал, что любая его реакция на происходящее – раздражение, удивление или восхищение – будет неправильной, неуместной. Он никак не мог сосредоточиться на главном: как ему относиться к своему сто первому по счету воскресению и, что еще любопытнее, – к материализации Весты. Было во всем этом что-то невзаправдашнее, словно придуманное неумелым драматургом. Невидимый режиссер в одночасье поместил Голоту в новые декорации, свел с неправдоподобными персонажами, скроил невероятную мизансцену и теперь ждал от него правильной реакции.
Была и еще одна странность, не дававшая Андрею покоя. Не только женщина с прекрасными глазами, но и все эти декорации – светелка, убогий комод, стол с полинялой скатертью, постанывающая печка – казались ему знакомыми, уже когда-то виденными.
– Мне неважно, что ты натворил, – отвлекла его от раздумий Веста. – Любой человек достоин сострадания. Тем более тот, за кем гонится смерть. Он вправе надеяться на милосердие.
– А на прощение? – вдруг спросил Андрей, и сам испугался своего голоса – громкого, без тени слабости и хрипоты.
– Прощает не человек, прощает прокурор, – Игор расплылся в улыбке, обнажив в зарослях бороды неровные, прокуренные зубы.
– Прощает Бог, – серьезно ответила Веста. – Но по его примеру и человек должен научиться прощать.
– Спасибо вам, – выдавил Голота, почему-то переводя взгляд на оленей.
– Спасибо потом скажешь. – Игор наконец снял с себя телогрейку и закатал рукава на рубахе. – А теперь вертайся на бок. Будем обтираться водкой от пролежней.
Веста деловито откинула одеяло, и Андрей машинально опустил руки, чтобы прикрыть наготу.
– Да чего там, – улыбнулась женщина. – Застеснялся… Я ж тебя, окоченевшего, и раздевала и растирала.
– И глазеть-то особо не на что, – хохотнул Игор.
Голота решил, что раздражение все-таки нормальная реакция, и зло повернулся на бок.
Он проснулся глубокой ночью от странного шепота. Будто кто-то звал его по имени. Андрей рывком поднял голову и похолодел. Веста сидела на табуретке, вплотную придвинутой к кровати, и пристально, недвижимо смотрела на него. Ее поза, печальный взгляд, светлое домотканое платье и черная накидка на плечах, дрожащий свет в волосах от играющего в печи огня, занавески на окне за ее спиной и большой лоскут полосатой материи в руках – теперь вдруг стали не смутно знакомыми, а узнанными! Голота открыл рот. Перед ним сидела его Веста с фотографии! Его Веста из старого, так и не досмотренного им до конца фильма! Только теперь Андрей уже точно знал, что полосатая материя в ее руках – это его собственная роба смертника.
– Посмотри на меня, – прошептала женщина, – меня зовут Веста… А тебя, я знаю, Андрей…
– Да, – прохрипел он.
– Послушай меня, – женщина наклонилась к нему. – То, что я тебе скажу – необычайно важно.
Андрей внимал каждому слову, хотя знал наперед все, что она собиралась произнести.
– Твой номер – сорок три! – громко сказал Веста, и ее глаза вдруг наполнились слезами. – Это номер несчастий. И… смерти, которая все время дышит тебе в затылок.
Голота молчал, вцепившись непослушными пальцами в одеяло.
– Ты напуган, – покачала головой она. – Но это пройдет. Ты должен победить смерть. Твой номер – сорок три… Постарайся справиться с этим.
– Победить смерть… – тихо повторил Андрей и закрыл глаза.
Теперь он не сомневался, что события фильма, много лет назад привезенного в его кинобудку и так странно вошедшего в его судьбу, теперь мистическим, неведомым образом повторяются наяву.
Как ни странно, но это ночное открытие успокоило Андрея. Он уже ничему не удивлялся, только жалел, что так и не узнал, чем закончился фильм. «Остров, сокровища, убийства – жуть!» – вспомнил он восторженную рецензию белобрысого Вовки. Остров и сокровища теперь были понятны. Оставалось гадать, что еще зловещее и жуткое вплетет в его судьбу придуманная киношная история?
Хотя Андрей понимал, что делиться своим экстравагантным открытием с Вестой было бы глупо, он все-таки осторожно поинтересовался у нее утром:
– Ты не смотрела фильм «Сорок третий номер»?
Женщина пожала плечами:
– Я уж не помню, когда в последний раз ходила в кино! А телевизора у меня нету…
– А может… – Андрея посетила нелепая догадка, – ты актриса?
Веста расхохоталась.
– Только этого не хватало! Что за фантазии?
– Лицо мне твое знакомо, – задумчиво протянул он. – Вот и предположил…
– Отвернись-ка, – вдруг приказала женщина. – Я оденусь.
Только сейчас Голота вдруг обнаружил, что она ночевала на матраце, расстеленном прямо на полу возле печки. Он неловко поежился под одеялом:
– Я выселил тебя с твоего места… Прости. Теперь можешь возвращаться на кровать, а я буду спать там.
– Отвернись, – повторила Веста.
– Тебе, значит, можно на меня глазеть, а мне на тебя нет? – пробурчал Андрей, но послушно отвернулся к стене.
Для того чтобы позавтракать по-человечески, за столом, он даже сумел встать.
– Час от часу крепнешь, – восхитилась Веста. – Организм сильный.
Голота натянул на себя исподнее, сложенное на табуретке, закутался в женскую шаль, висевшую на спинке кровати, и согласно кивнул:
– Сильный.
– Я верила в тебя, – улыбнулась женщина. – Игор мужик бывалый, но даже он сомневался, что ты выкарабкаешься, а я верила.
Она ловко нарезала хлеб, вывалила из хрустящей, прозрачной бумаги в масленку масло и отправилась из светелки через выстуженные клети в другую комнату. Очевидно, на кухню.
– А кто он, Егор? – крикнул Андрей, присаживаясь за стол и смахивая со скатерти невидимые крошки.
– И-гор, через «и», – откликнулась женщина. – Он – чудесный человек.
– Это его исподнее? – Андрей оттянул на коленях кальсоны.
– Нет. Мужа моего. – Веста внесла в комнату большую сковородку с шипящей яичницей и водрузила ее на железную подставку.
– У тебя есть муж? – удивился Голота.
– Был, – уточнила женщина. – Пятый год, как уехал. Срок закончился – сел в лодку и отчалил. – Она разложила рваную глазунью по тарелкам и придвинула одну из них к Андрею.
– Срок? – переспросил тот.
– Видишь ли… – Веста сняла крышку с заварного чайника, чтобы убедиться, что чай готов. – Наш хутор – бывшая колония-поселение. Восемь домов. Когда режим сняли – администрация съехала. А люди остались. В основном те, кому деваться некуда.
– А ты что же… – Голота налил себе чай и небрежно откинулся на стуле, помешивая ложечкой в кружке. – На пару с мужем срок тянула? С «химии» откинулась? Хозяина ублажила на зоне, или сразу по «легкой»?[14]
Веста посмотрела на него укоризненно.
– Ты со мной так не разговаривай! Чай, не в блатной хате. – Она аккуратно подцепила ножом кусочек масла и намазала его на хлеб. – Мой муж шофером работал. Нормально жили, не ругались… Потом он в аварию попал. Судили. Я за ним сюда отправилась.