Сквозь пелену пара, вырывающегося из котла, стоящий в дверном проеме рыцарь смог разглядеть похищенную даму. Леди Изабелла сидела в противоположном от камина углу, связанная по рукам и ногам, в рот ей была заткнута какая-то грязная тряпка, на щеках графини блестели дорожки от слез, а веки распухли и покраснели. Но, слава Хранну, она была жива! Появление спасителя пленница восприняла с должной радостью, хотя юный рыцарь предпочел бы обойтись без этого – она начала плакать и биться еще сильнее, не в силах освободиться от пут. Она, видимо, что-то пыталась ему сказать, но кляп не позволял ей вымолвить ни слова, и рыцарь слышал лишь приглушенное мычание.
Паладин бросился было к даме, когда услышал за спиной яростный рык. С ходу рубанув мечом вокруг себя, воин резко обернулся.
Перед ним на пороге стояло и выло от боли поистине жуткое существо: огромная сгорбленная фигура. Поистине говорят: у страха глаза велики. Когда сэр Джеймс отошел от потрясения, он понял, что людоед возвышался всего лишь на полфута над ним. У монстра была совершенно лысая угловатая голова и резкие, похожие на орочьи, черты лица: крючковатый нос с вывернутыми ноздрями, раскосые желтые глаза, выдающиеся скулы. Крепкие руки (теперь одна – своим стремительным ударом рыцарь удачно отсек левую кисть чудовища, отчего тот стоял и выл, держась за кровоточащий обрубок), мускулистые ноги и широкая грудь, прикрытая какими-то лохмотьями, производили поистине жуткое впечатление. Всем своим видом людоед напоминал орка из далекого Со-Лейла, да и разило от мерзкого чудища не лучше. Единственное, что у него было от человека, – так это светлая, даже скорее бледная, приличествующая покойнику кожа.
Людоед не слишком долго печалился об утрате. То, что рука не вырастет заново, он понял уже на вторую минуту завываний. Схватив уцелевшей кистью прислоненную к трехногому столу огромную шипастую дубину, здоровяк набросился на остолбеневшего человека. Под ветхой крышей лесного дома началась схватка…
Сэр Джеймс едва успел отскочить вбок и отвести дубину клинком, но удар был так силен, что меч просто вылетел из его руки. Вторым ударом людоед все-таки достал рыцаря. Тот не успел полностью уклониться, и дубина врезалась в плечо. От удара человек покатился по полу вслед за своим оружием. Шипы пробили стальной наплечник и вонзились в плоть, не менее двух надломилось и застряло в теле. От боли в глазах потемнело, безвольно обвисшую руку рыцарь уже почти не ощущал. На удивление быстро начались лихорадка и бред, поскольку сэру Джеймсу явственно показалось, что дубина вдруг громко сказала: «Ой», когда людоед поднял ее снова.
– Моя прическа испорчена! – мерзким голосенком провизжала дубина. Мутнеющим взглядом паладин заметил на грубом дереве людоедского оружия будто вырезанную тупым ножом злобную морду с узкими щелями глаз, косыми ноздрями и оскаленной пастью. – Бей его, Люрзак! Мы сварим его и вытащим шипы из нежного мяса!
Однорукий людоед подошел к распростертому рыцарю и поставил ему на кирасу свою тяжелую ногу. Прямо перед глазами человека торчали грязные длинные когти – обуви монстр не носил.
Не понимая, что делает, уже ведомый одним только инстинктом самосохранения, рыцарь зажег священным пламенем свой доспех.
– Уууу! – взвыл людоед и резво отскочил в сторону. Он начал прыгать на одной ноге, потирая морщинистой ладонью обожженную ступню. Дубина отлетела на пол, где и осталась лежать, грязно ругаясь.
«Так вот чего ты боишься, – смекнул сэр Джеймс. – Огонь – твоя слабость». С огромным трудом рыцарь встал на колени, подполз к мечу. Вскоре заполыхал и клинок.
Такого ужасного зрелища монстр не смог вытерпеть – он просто схватил дубину и с криком боли и отчаяния бросился прочь из дома.
Меч и кираса погасли. Спустя миг раскаленная докрасна сталь вновь стала белой. Едва не теряя сознание, рыцарь пополз к леди Изабелле, которая все еще билась в своем углу. Под руки попадались грязные обрывки одежд тех несчастных, коим не посчастливилось избежать черного котла ненасытной твари, кое-где валялись человеческие кости, обглоданные и жуткие. Позеленевшего от отвращения и берущей свое лихорадки паладина тошнило – должно быть, какое-нибудь колдовство, или шипы на дубине были смазаны дурманящим ядом, но он все полз и полз. Вскоре рыцарь добрался до леди, руки не слушались, в глазах все плыло, поэтому нет ничего удивительного, что сэр Джеймс долго возился с путами, освобождая даму.
– Это все моя вина, – прохрипел он. – Только я виновен… я заснул и…
– Нет, сэр Джеймс, – запротестовала графиня, – вы спасли меня! Вы заслужили мою вечную… Сзади, сэр Джеймс! – вдруг закричала она и отпрянула назад.
За спиной стоял кучер Джереми, эта огромная сгорбленная мышь, скалящаяся своими гнилыми зубами. Теперь это существо действительно напоминало большого грызуна, стоящего на задних лапах. Хотя, быть может, это все из-за раны, из-за того, что все в голове рыцаря перемешалось? Наверное… Глаза кучера покраснели, нос удлинился, а над верхней губой прорезались тонкие звериные усы. Два прямых зуба, торчащие сверху изо рта, два больших серых уха да длинный хвост, обвивающийся вокруг крысиной лапы. Такое могло привидеться только в предсмертном бреду…
Монстр замахнулся кривым ножом на стоящего на коленях рыцаря. Паладин извернулся и схватил зверя одной рукой за подол гербовой ливреи, притянул его к себе, а другую сжал в кулак. Вообще-то рыцарь не признавал грубого, присущего слабым невежественным крестьянам мордобоя, но сейчас не было времени и желания рассуждать, и полыхающая латная перчатка влетела в скулу слуги-предателя, оставив вместо его оскаленной морды обожженную маску и проступающий из спаленной кожи обугленный череп. Завоняло горелой плотью. Прислужник людоеда грохнулся замертво.
Рядом распростерся и обессиленный рыцарь. Его глаза медленно закрылись, из груди вырвался хрип. Раненое плечо подрагивало, кровь текла из раны по руке и груди.
– Нет, – заплакала графиня. – Джеймс, не умирайте!
А в ушах сэра Доусона, паладина Священного Пламени, стоял монотонный гул, словно железные кирки долбили проход в какой-нибудь шахте. А еще неизвестно откуда здесь взявшиеся собачий лай, цокот копыт и охотничьи рога.
Глава 10 Падение Истара
Вечер 5 сентября 652 года. День святого Терентия. Герцогство Истарское. Лес Дерборроу. Заброшенный тракт на Тэрион.
Человек дрожал. Дрожал, но не от холода. Вернее, не только от холода.
Старая лошадь неторопливо перебирала копытами, таща за собой простые деревянные сани, доверху груженные антрацитово-черным углем. Полозья оставляли на снегу две узкие дорожки. Быстро темнело, но, несмотря на это, никто не торопился зажигать фонари. Отсутствие света и привычного звона колокольчиков на упряжи говорило лишь об одном: предусмотрительный путник старался не привлекать к себе лишнего внимания в диком заснеженном лесу. В Дерборроу нельзя зевать, поскольку стоит хоть на миг утратить бдительность, как хитрые гоблины, и оглянуться не успеешь, перережут тебе глотку и отправят в котел…
Меньше всего углежог сейчас боялся быть съеденным, не за себя он переживал… Бедняк-херд сгорбился на передке, закутавшись в толстую медвежью шубу. На голову по самый нос он нахлобучил шерстяную шапку, а на руки натянул теплые перчатки. И все же дрожал…
Лошадь тянула сани по дороге к городу, дом был уже близко. Там углежога ждали теплый очаг, горячий грог и хмельной вересковый мед. Там его ждали отдых и ужин. Но не об этом он думал сейчас… Несчастного херда била дрожь, его трясло в лихорадке. Он не мог спокойно сидеть перед этой проклятой черной кучей угля, из которой немигающим взором глядела в спину Смерть. Враг затаился в россыпи горючего антрацита, и углежог прекрасно знал об этом. Знал и ничего не мог поделать. Он просто правил лошадкой, с каждым мнгновением приближая врага к своему дому.
Человек уже не думал о морозе, не думал он и о снеге, что белыми пушистыми горками лежал на плечах и шапке. Все его мысли занимал лишь уголь, каторый он вез к городу. Он не хотел ехать домой, но не мог не подчиниться. Страх полностью сломил его волю. Тайна, которую он не мог ни с кем разделить, эта мука безысходности терзала сильнее клещей. Что же он делает? Углежог и сам толком не знал. Было лишь понимание того, что, если он не вернется в город, его близкие умрут. Перед глазами застыло вовсе не предвкушение вкусного ужина, а его дети: маленькая дочь и чуть старше ее сын. Они не шевелились, а к горлу обоих были приставлены кривые кинжалы…