Николай поднялся с места и покрутил головой в разные стороны, разминая затекшие сидением мышцы. Отец раздраженно давил кнопки пульта, пытаясь пробиться через засилье йогуртов, жевательной резинки и «нам с друзьями нравится веселая жизнь. А еще нам очень нравятся кириешки…» Название бренда Николай не слышал ни разу; реакция отца была всегда одинаковой, — прямо как сейчас. Лицо перекашивает от злости, и палец давит кнопку. Сам он поступал обычно так же, хотя и более равнодушно: берег оставшиеся нервы.
Ну что, есть время или нет? На улице заметно дуло и даже мело: прямо под окном натужно буксовал чей-то автомобиль. Свитер, поясная сумочка с мелкими купюрами и документами, шарф, теплая куртка. Он не прощался: родители уже привыкли, что его никогда нет дома в середине каждой субботы. Более того, они прекрасно знали, куда именно он ходит. И даже думали, что знают, зачем. Это действительно было сравнительно недалеко: минут двадцать пять пешком — так, чтобы ветер и снег в злое лицо. До Австрийской площади, которую Николай еще прекрасно помнил под названием «Безымянная». В книжный магазин, расположенный на месте салона игровых автоматов: не «одноруких бандитов», а еще тех, советских. Тех, где за 15 копеек можно было пальнуть торпедой в плывущий мимо маяков транспорт (мультик «Великолепный Гоша» помните?) или нажать на кнопку, заставляющую скачущую лошадку на отраженном в зеркале телеэкране прыгнуть через препятствие. Это место было интересным и особенным до сих пор. Вам никогда не приходило в голову, что занявший году так в 1993-м или около того помещение бывшего салона автоматов «Книжный клуб» заметно отличается от нормальных книжных магазинов? Именно поэтому он и не назывался магазином, конечно. Прежде всего, там не слишком-то большой оборот. Примерно дважды в год (в последнее время несколько реже, чем раньше) магазин закрывают «на ремонт», завешивая окна замазанной мелом рваной полиэтиленовой пленкой. Но и в оставшееся от многомесячного ремонта время продавцы, пара крепких молодых мужчин в серых костюмах, с достаточно заметной иронией в глазах пожимают плечами и отвечают «нет» на большую часть задаваемых им вопросов. Впрочем, купить какую-то из вразнобой стоящих тут и там книг не возбраняется. В основном это петербурговедение и словари, чуть меньше здесь детских книг. Но в любом случае их действительно немного: максимум сотня наименований на весь «Книжный клуб», из них где-то четверть в сплюснутых нелепыми драпировками окнах. Остальное место занято креслами, журнальными столиками, в углу почему-то стоит (или раньше стоял, потом его убрали) старый телевизор, часть пространства занято бильярдным столом.
— День добрый!
Как обычно, в темноватом помещении было двое, оба знакомые. Один совсем молодой, быстрый и веселый, и второй, который чуть помладше уже самого Николая — спокойный, как носорог на пастбище, где «трава по пояс». Николай уже знал, что старший из ребят не здоровается никогда, и ответа не ожидал. Сегодняшний день не был исключением — тот молча протянул руку. Выражение его глаз при этом не изменилось, лицо не выражало ничего, кроме внимания. Запоминалась такая манера сразу и вначале впечатляла, потом это начало раздражать. В конце концов, привыкнуть оказалось возможно и к такому. Парню было лет 28–30: он явно не видел ничего лучшего, чем эта работа, и потому отдавался ей целиком. Ну и молодец.
В протянутую ладонь Николай вложил паспорт: можно подумать, что-то в нем могло измениться за семь дней. Прибавилось штампов, к примеру, или фотография вдруг поменялась. Взгляд «носорога» суров, как у контрразведчика при допросе изловленного в подвале «Газпрома» шпиёна. Глаза честны, а лоб упрям. Нет, товарищи: это не любовь к делу, которому ты служишь. Это называется «эго».
— Проходите.
«Проходите, товарищ», — произнес Николай про себя. Это слово тоже было неизменным. Впрочем, так сразу оно звучало тоже не каждый раз. Иногда ритуальной проверки документов приходилось ждать минут по пять. Если в непопулярном (мягко говоря) «Книжном клубе» был какой-то посетитель, то процедура сдвигалась. Пришедший разглядывал книжки, спина его сутулилась все больше и больше, потом он задавал какой-нибудь лишний вопрос и уходил, так ничего и не купив. Книжный магазин должен приносить радость, и если ее нет, а есть сплошное неудобство от непрерывного неодобрительного взгляда в спину, — то ну их, эти книги. Поэтому, столкнувшись с подобным приемом, такой «потенциальный покупатель» уходит в то место, где есть яркое освещение и приятные очкастые девушки, а сюда не возвращается. Николай не сомневался в том, что часть ушедших уносит с собой смутное подозрение в том, что в «Книжном клубе» подторговывают наркотиками. Или людьми. Реальность оказывалась прозаичнее, но об этом говорили не всякому.
— Я сказал «проходите».
Интонация не изменилась тоже. Ни малейшего раздражения: спокойствие, как у робота. Забавный парень. Интересно, что с ним будет, когда все начнется? Со вторым-то ему все было ясно: молодой, уверенный в себе, чуть более резкий в движениях, чем может быть «продавец-консультант». Типаж — совершенно стандартный, отлично прописанный десятками писателей: Николай знал много таких. Резкий из-за молодости, понятно. Потом это пройдет. Этот этап явно был для него проходным: после занудной, неинтересной работы оптимистичного парня явно ждало что-то нескучное — это было написано у него на лице. Зачем он здесь и почему получает от работы удовольствие — причем отличное от первого, от того, которое испытывает старший в дежурной паре? Николай предполагал, что пребывание в мрачноватом «Книжном клубе» может быть для «консультантов» (или, как вариант, только для младшего) какой-то учебной практикой, пособием, формальной имитацией нелегальщины, но проверить предположение никакой возможности не имел. Это тоже было нормальным: жизнь вообще содержала в себе не слишком много конкретных ответов на напрашивающиеся вопросы. Он уже привык.
Перед тем как нажать на рукоятку завешенной зеркалом двери, Николай оглянулся на младшего из дежурящей пары, и в сердце ему кольнул тот же самый вопрос. «Что с ним будет, когда все начнется?» В последние недели он слишком часто задавал себе этот вопрос — с минимальными вариациями. «Что с ним будет?» «Что он будет делать?» Сердце ныло. Дело было не в ответах. Простейший, хотя и раз за разом обрываемый на полуслове анализ показывал, что этот вопрос туповатый доктор Ляхин каждый раз пытался задавать себе самому. Отвечать на него не хотелось раньше — не хотелось и теперь.
Среда, 13 марта
— Многоцелевая атомная подводная лодка типа «Лос-Анджелес» — это самоходное и смертоносное произведение искусства.
Фраза была пафосной, но каждый из услышавших ее не мог не улыбнуться с полным пониманием: она была при этом абсолютно верной. Впрочем, непонятливых в центральном посту «Сан-Хуана» быть не могло — их не пускали туда, даже когда лодка находилась в порту приписки, надежно пришвартованная, — семь с лишним тысяч тонн стали, сплавов и электроники. И всего остального, что делало ее столь хорошим аргументом в международных политических разногласиях. Тем более таких людей не могло быть здесь, в море. «Глубоком синем», как гласит расхожий штамп, — а на самом деле черном, как ночь, и лишь на невидимой поверхности белом от обрывков разметанной ветром пены.
Ни лодка, ни сам ее тип не были новыми: закрывшая огромную серию субмарина «Шайен» вошла в строй еще в 1996 году. Тип не мог считаться и лучшим в мире: это звание было прочно завоевано сериями «Сивулфа» и «Вирджинии». Однако «Сивулф» был слишком дорогим для нашего времени, а «Вирджинии» начали строить до обидного поздно. В результате и тех, и других, пусть и действительно лучших в мире ударных атомоходов, было слишком мало. Собственно, именно поэтому «Лос-Анджелесы» и оставались становым хребтом Флота, его настоящей «рабочей лошадью». И будут оставаться: возраст не сделал их менее смертоносными. И менее красивыми — для понимающих скрытое значение этого параметра людей.