– Ах ты, господи! – воскликнул Суровцев. – Ну, беги, скачи, прыгай, или, если тебе понятней, перемещайся в учебный центр с максимально возможной скоростью!
– Но мое задание…
– Всю ответственность я беру на себя, серия РМ, – поспешно перебил Суровцев. Что-что, а обращаться с белковыми системами он умел.
Машина тут же скакнула вперед, да так, что Иван едва удержался, обхватив шею-башню. Голова чудища, пригнувшись, извивалась меж стволов, как бы прокладывая путь.
Да, белковую машщу узкой специализации конструкторы и биологи отнюдь не предназначали на роль скаковой лошади. Истину эту Суровцев постиг с первых же секунд. Его жутко трясло, а ветви деревьев, как Иван ни изворачивался, прячась за мощную шею, пребольно хлестали его.
Вскоре лес начал редеть, и наконец показалась поляна, за которой, облитый разгоревшимся рассветом, белел знакомый коттедж.
– Стой, серия! – велел Суровцев, и аппарат послушно остановился.
Суровцев спрыгнул с платформы на траву, прихваченную утренним инеем, и побежал к дому, махнув рукой машине, чтобы возвращалась в лес.
До восьми оставалось совсем немного.
Дверь в комнату Акима Ксенофонтовича оказалась прикрытой. Суровцев осторожно постучал в филенку – пластик скрадывал звук, потом подергал ручку – дверь не поддавалась. Он переметнулся к окну, заглянул в комнату. Аксен резметавшись спал на диване. Клетчатый плед сполз на пол.
Видимо, Петрашевский лег спать совсем недавно – на тумбочке в изголовье еще дымилась чашка чаю или кофе.
Суровцев забарабанил в окно, но Аким Ксенофонтович даже не пошевелился.
Тогда Иван обернул руку курткой и высадил стекло. Осколки со звоном посыпались внутрь, на пол комнаты. Он перелез через подоконник, подошел к постели и затряс Акима Ксенофонтовича за плечо:
– Вставайте, шеф!
Петрашевский никак не мог прийти в себя, и Суровцев понял, что нужно любыми средствами как можно быстрее вывести его из этого состояния. Иначе Аким Ксенофонтович просто не сумеет сразу воспринять цепь умозаключений и лавину формул, которую Ивану не терпелось опрокинуть на него.
– В Зеленом городке высадились космические пришельцы, – громко произнес Суровцев.
Петрашевский сел.
– Голубчик, глотните воды… – сказал он сиплым после сна голосом, протирая глаза.
«Клюнуло! – отметил Суровцев.
– Я на одном из пришельцев только что приехал сюда верхом, – продолжал он.
– Разве вы не спали в соседней комнате?
– Я всю ночь провел в тайге.
– Ясное дело, в тайге, где же еще? А я за расчетами, только бесплодными… А сейчас, батенька, идите-ка к себе и отдыхайте как следует, поскольку спешить нам, увы, некуда. Вы переутомились, на вас лица нет…
– Вот-вот, переутомился! В этом самом переутомлении – вся суть!..
Иван схватил Петрашевского за руку и выпалил:
– Аким Ксенофонтович! Вчерашней загадки Тобора больше не существует!..
Петрашевский посмотрел на его взволнованное лицо и произнес:
– Ну-ка, голубчик, давайте по порядку. Да поживее.
Суровцев вытащил из кармана калькулятор и, перемежая рассказ формулами, вызываемыми на мембране счетно-решающего устройства, принялся излагать свое открытие.
Аким Ксенофонтович сосредоточенно слушал, опустив босые ноги на пол. Поначалу он поглядывал на своего молодого заместителя скептически, заполняя своим скептическим «гм-гм» каждую паузу, однако быстро проникся железной логикой вывода и, кргда Иван умолк, воскликнул:
– Когда вы это успели?
– Ночью.
– Да тут на добрую неделю кропотливой работы, и то, если знать основную идею!
– Ее-то я и угадал.
– А как именно, простите?
– Мне помог четвертый закон Ньютона.
– Но у Ньютона только три закона… – растерянно проговорил Петрашевский.
– Так и я думал до недавнего времени.
Шеф погрозил пальцем:
– Не морочьте голову, Ваня.
После чего, не мешкая, включил экран видеофона. Когда глубина его налилась пульсирующей грозовой синью, Петрашевский нажал клавишу всеобщей связи и медленно, как показалось Суровцеву, чуть театрально произнес:
– Всем, всем, всем!.. Испытания Тобора возобновляются. Всех, имеющих отношение к экзамену, попрошу срочно собраться в сферозале.
Дав отбой, Аким Ксенофонтович подмигнул Суровцеву:
– Ну, теперь ждите бури!
Он не ошибся. Иван не успел себя хоть чуть-чуть привести в порядок после ночных приключений, как на экране показалось нахмуренное лицо Коновницына.
– Что это значит, Аким Ксенофонтович? – спросил он. – Вы нарушаете наш договор.
– Выслушайте меня…
– Мы почти всю ночь общались, – раздраженно перебил Коновницын. – И, хотя с трудом, но выработали единую точку зрения. Что же вы делаете?
– У нас появились новые данные, связанные с Тобором. Мы выяснили, почему вчера он вел себя так странно.
– С потолка они, что ли, свалились, новые данные? – резко перебил Коновницын.
Чем больше волновался Коновницын, тем спокойнее становился Петрашевский.
– Почему с потолка? В окно влетели, – ответил он, бросов при этом взгляд на выбитое стекло.
– Мне не до шуток.
– Я никогда в жизни не был так серьезен, Сергей Сергеевич, – покачал головой Петрашевский. – И советую поторопиться. А то все хорошие места в зале займут.
– Данные убедительные?
– Встретимся – расскажу.
– Вы хоть понимаете, Аким Ксенофонтович, какую ответственность берете на себя? – воскликнул Коновницын.
– Как не понимать.
– Еще вопрос: разве ваши сотрудники входили ночью в контакт с Тобором?
Петрашевский улыбнулся.
– Нет, конечно, – сказал он. – По положению, любой контакт с белковой системой во время экзамена исключен.
– В таком случае, какое значение могут иметь все ваши новые данные? Изъяны-то у Тобора остались.
– В том-то и дело, что нет. Сегодня перед нами должен предстать Тобор, которого вы, Сергей Сергеевич, не узнаете!
– Ну, знаете это уж мистика получается! И все-таки очень хочется вам поверить…
Слушая торопливую перепалку двух корифеев биокибернетики, Суровцев представил себе, как в эти самые минуты на улицах, площадях, просеках, учебных полигонах, в лабораториях, библиотеках, аудиториях, – по всей огромной территории, именуемой Зеленым городком, – собираются перед экранами инфоров группы возбужденных и недоумевающих людей.
Еще бы! Ведь сейчас в руках их двоих – судьба детища института, Тобора, которым городок жил и гордился не один год.
Когда экран погас, Петрашевский с кряхтением нагнулся и принялся шарить под диваном.
– Что вы ищете? – спросил Суровцев.
– Что, что… – проворчал Аким Ксенофонтович, продолжая искать наощупь. – Где-то туфли тут были.
– Они на вас.
– А я не для себя, батенька. Не идти же вам босым, в самом деле. Да еще на такой представительный форум!
Иван опустил глаза и только тут вспомнил, что оставил обувь на берегу.
Петрашевский достал туфли, смахнул с них пыль и протянул Суровцеву:
– Быстренько надевайте. Да не спите, не спите, голубчик! Спать надо по ночам, а не шастать по тайге… Гм! Ну-ка живо смойте кровь со щеки. Откуда она у вас?
– Веткой, наверно, оцарапал, когда на платформе мчался, – сказал Иван. Так и не пришлось ему отдохнуть…
– Постарайтесь принять пристойный вид. Не то вас, чего доброго, за космического пришельца примут. Как вы его называли, белкового-то? Серией?
Они вышли и заторопились к залу. Суровцев несколько раз оглядывался на стену осенней тайги, пока она не исчезла за поворотом аллеи.
Да, он полюбил тайгу за годы пребывания в Зеленом. И она отплатила ему тем же. Разве не тайге, не чистой ее речке обязан он нынешним своим открытием? Чтобы прогнать усталость, Суровцев представил себе, как летит над тайгой, направляясь на работу или домой. Под прозрачным полом аппарата волнуются древесные волны. Киберпилот ведет машину низко, как любит Иван, днище аппарата едва не касается верхушек деревьев. Полет в таком режиме всегда напоминает Суровцеву гонки на морских лыжах. Мчишься за катером, а волны, кажется, того и гляди сомнут тебя, поглотят… Но ты взлетаешь на в воду, соскальзываешь, ловко сохраняя равновесие – и так до бесконечности. Только брызги разлетаются двумя радужными крыльями, да солнце в глаза, да ветер в лицо…
Сверху тайга похожа на море. Под ветром оно переливается, расходится волнами. Недаром ведь поется в старой-престарой песне, как под крылом самолета поет о чем-то зеленое море тайги. Уже и самолет увидишь разве что в музее авиации, a песня осталась.
И тайга осталась…
Аким Ксенофонтович торопливо шагал рядом, отчужденный, погруженный в какие-то свои мысли. «Сильно сдал Аксен, – подумал Суровцев, посмотрев на его заострившиеся черты. – Трудно ему вчерашний день достался. Потруднее, наверное, чем всем остальным».
Сердце Ивана сжало сомнение. Петрашевский, не задумываясь, взял всю ответственность за возобновление испытаний на себя. Он поверил в расчеты Суровцева. А что, если они окажутся ошибочными и Тобор погибнет на первом же препятствии?…