— Так — нет.
— Не понимаю.
— Чтобы Вальдемар меня принял, достаточно твоего слова. Или грамоты, тобою подписанной. Суть поручения значения не имеет.
Княжна рассмеялась тихо.
— Ты мне все-таки расскажи, — попросила она.
— Нет.
— Важное что-то? Тайна великая?
— Ничего особенно важного, но все равно не скажу. Не хочу обременять тебя, княжна, лишними знаниями.
Мария нахмурилась.
— Ну хорошо. Помимо поручения, никаких дел у тебя в Киеве нет?
— Не только в Киеве. Вообще нигде. Я совершенно свободен.
— И весь к моим услугам?
Хелье приподнялся.
— Э, нет, сиди, сиди, — возмутилась Мария. — Не забывайся. Я тебе не деревенская девка, не скогда уличная. Наглец.
Хелье покраснел, сел на лавицу, и отвел глаза. Как все сложно, какие здесь запутанные отношения между людьми.
— Где ты остановился в Киеве?
— В доме купца из межей.
— Как зовут купца?
Хелье чуть помедлил.
— Авраам.
— Вот как?
— Да. А что?
— Авраам человек известный. Он далеко не всех к себе в дом приглашает, тем более на ночлег.
— Я с другом к нему попал. Друг мой знает Авраама давно.
— А как зовут друга?
— Не скажу.
— Почему?
— Откуда мне знать, княжна, может друг мой не хочет, чтобы ты о нем знала. Вот спрошу у него разрешения, тогда и…
— Скрытный ты какой. Мне кажется, я тебя где-то видела раньше.
— Это так и есть.
— Ну да? Где же?
Хелье помолчал, прикидывая, стоит ли такое говорить. И решил, что стоит. Это была его личная тайна, и он имел полное право ее открыть.
— Три года назад в Хардангер-Фьорде.
— В Хардангер-Фьорде? Постой, постой…
— С тобой было несколько сопровождающих. Ты зашла в церковь во время службы. Ты забыла слова молитвы. Я подал тебе молитвенник, и ты погладила меня по голове.
После чего, подумал он мрачно, я нашел, что Матильда очень похожа на киевскую княжну, и влюбился. Нисколько не похожа. Вообще ничего похожего. Матильда — дура веснушчатая, много о себе мнит. Пусть живет со своим греком, растит ему греческих детей. Не до нее сейчас.
— Не помню, — сказала Мария, подумав. — Впрочем, это все равно. Хочешь ли ты послужить мне, Хелье?
— Послужить?
— Поступить ко мне на службу.
— А что я должен буду делать? Что за служба?
Улыбка Марии из домашней превратилась в светскую.
— Не хуже других служб, — сказала она по-славянски, и затем снова перешла на шведский. — Есть правители явные, такие, как конунги Олаф и Ярислиф, или отец мой Вальдемар. А есть правители и правительницы тайные, о власти которых не знают и не говорят.
— Но догадываются и сплетничают, — добавил Хелье.
— Нет уж, насмешливость тебе придется оставить, — заверила его ледяным тоном Мария, как по щеке хлестнула.
Возникла пауза. Хелье отвел глаза.
…Или отец мой Вальдемар. Вальдемар? Позволь, то есть как? Это — дочь Владимира? Мария… Как же это… э… Добронега! вот я дурак неотесанный, подумал он с отчаянием. Вперся к ней в светелку. Ничего себе! Как я посмел. Но, вроде, ничего. Вроде, она не сердится. Добронега. Легендарная Добронега. Та самая. Он знал и слышал разное. Но ни разу ему не пришло в голову за все это время, что поразившая его тогда в Сигтуне киевская княжна как раз и есть Добронега.
Он вдруг почувствовал неодолимую усталость. День выдался трудный.
— Подданые мои не слишком многочисленны, но влиятельны и вездесущи, — веско сообщила Мария. — Я предлагаю тебе, Хелье, не просто службу, но и расположение мое. А это многого стоит. Многие за такое предложение полжизни отдали бы с радостью великой.
Хелье промолчал. Правый глаз у него начал закрываться сам собой. Он потер его кулаком.
— Что же я должен буду делать, все-таки? — спросил он. Можно было выразиться изящнее и вежливее, но голова отказывалась соображать.
Притворяется, подумала Мария. На самом деле он не глупый. Из него может выйти толк. А может и нет.
— Ты должен будешь выполнять мои поручения.
— В обмен на что? — спросил Хелье, поддерживая разговор.
Мария улыбнулась — теплее, чем раньше.
— Совсем другое дело, — одобрила она. — Не вдруг, но постепенно, если ты будешь доказывать раз от раза свою преданность мне, выпадут тебе, Хелье, и награды, и почести. И земли и слуги.
Теперь у Хелье начал закрываться левый глаз. Плохо дело, подумал он, надавливая на веко двумя пальцами.
— А на большее, стало быть, рассчитывать не приходится, — сказал он, с натугой подавляя зевок.
— Большее? Что ты имеешь в виду?
Хелье тряхнул головой. В голове от этого яснее не стало.
— Ты знаешь, княжна, что я имею в виду, — произнес он с задержками, зевая. — Если б не знала, не куталась бы так в покрывало…
Мария покраснела, но в тусклом свете одинокой свечи сонные глаза Хелье этого не заметили.
Помолчали.
— Прости меня, княжна. Я очень дерзок, но это потому, что я соображаю плохо. Устал.
— Ты поступишь к Владимиру ратником, — сказала Мария, овладевая собой. — В Косую Сотню. Под начало к Добрыне.
Никогда я не слышал ни о каких косых сотнях, подумал Хелье.
— Что-то я не пойму, — произнес он недоуменно. — То я тебе служу, то Владимиру.
— Почти все, кто находится на службе тайной, несут также службу явную. Во избежание лишних толков.
— Для отвода глаз.
— Что ж, это определение тоже подходит.
— Меня не возьмут, — вспомнил Хелье предупреждение Эрика.
— Я пошлю тебя к человеку, который все устроит. Когда ты мне понадобишься, а понадобишься ты мне, возможно, очень скоро, я дам тебе знать.
— Ага, — тупо сказал Хелье.
— А за сегодняшнее мне бы хотелось отблагодарить тебя отдельно. Видишь сундук в углу?
Хелье посмотрел в угол.
— Вижу.
— Открой его.
Хелье тяжело поднялся и проследовал к сундуку. Внутри оказалось множество секций. Рябило в глазах, да и темно было, приходилось напрягать зрение.
— Слева крайняя секция, — наставляла Мария. — Шкатулку видишь?
— Вижу.
— Неси ее сюда.
Хелье вынул шкатулку и понес к кровати.
— Поставь на лавицу. Открой.
Внутри оказался широкий золотой браслет с крупным алым камнем.
— Это подарок италийского посла, — сообщила Мария. Она сразу спохватилась, поняв, что именно это говорить как раз и не стоило, но было поздно. Из любовного сувенира браслет превратился в обыкновенную драгоценность, которую можно было продать. — Возьми себе и делай с ним, что хочешь. Это за службу. А вот это — от меня лично, в знак расположения, — и Мария, исправляя ошибку, высунула из-под покрывала руку. Большой и указательный пальцы держали только что снятый под покрывалом тонкой работы перстень.
Хелье сунул браслет в карман портов, а в перстень без особых усилий вдел безымянный палец. Кажется, Мария носила его на среднем пальце.
— По возвращении в Киев ты обратишься к священнику по имени Ипполит, скажешь, что от меня, и что тебе хотелось бы служить в сотне у Добрыни.
Только этого не хватало, сонно подумал Хелье.
— А теперь я с тобой прощаюсь. Время позднее. Как спрыгнешь с карниза, ступай прямо к роще. Постарайся, чтобы тебя не заметили. Эржбета упряма. Я уговорю ее, что ты не враг, но не сегодня. Сегодня опасно. Как доберешься до рощи, иди себе вдоль реки. На полпути тебе попадется сторожка. Там в стойлах четыре лошади. Возьмешь себе одну, доедешь по понтонному пути до следующей сторожки, у самой переправы. Отдашь лошадь сторожу, скажешь, что ты от меня, он тебя перевезет.
— Понял, — сказал Хелье. — Но все это я проделаю позже. Не сейчас.
— Почему же? — надменно удивилась Мария. Дерзость этого мальчишки перешла уже все известные ей границы.
— Что за дверью? — спросил дерзкий.
— Малая столовая, — высокомерно ответила Мария, поднимая брови.
— А за нею?
— Выход в общий коридор.
— А вон та узкая дверь?
— Нужник, — зло сказала княжна.
— Прекрасно, — одобрил Хелье, двигая лавицу к стене, ближе к окну. — Я тут посплю немного, княжна. Не обращай на меня никакого внимания. Сплю я очень крепко и во сне ничего не соображаю и не разбираю. Только не пускай сюда никого. А ежели тебе с кем переговорить надо будет утром по неотложному тайновластительному делу, так ты их прямо в малой столовой принимай.
— Позволь, позволь… — растерянно сказала Мария, и затем, придя в себя, возмутилась. — То есть как!
Хелье не ответил. Он был занят пряжкой. Пряжка ни за что не хотела отцепляться. То сама спадает, то теперь не отцепляется. Беда с пряжкой. Хелье решил, что будет спать прямо в сленгкаппе, как в походе. Левый сапог удалось стянуть. На правый не хватило сил. Хелье вытащил из ножен сверд и вонзил его рядом с лавицей в хитроумно отделанный резной пол. Привалившись на бок, правую руку он положил себе под щеку, а левую запястьем на кильон сверда, и тут же уснул.