Князь почему-то избегал встречаться со мной взглядом.
— Твоя «влюбленность», как ты говоришь, имеет вполне определенные причины. Ты была права, когда предполагала, что я пытаюсь тебя охмурить. Только вот причины не вполне политические. И отсюда — второе отличие. Дело в том, что мне нужна эмоциональная «подзарядка». Постоянно. А способов получить нужный накал чувств не так уж много.
— Я помню, — усмехнулась я. — Ударить, напугать, поцеловать. Так ты говорил, когда объяснял механизмы утоления вашего голода? Что ж, спасибо, что решил не калечить.
Значит, я для него просто батарейка. Источник питания. Причем и в прямом, и в переносном смысле. Я нервно хмыкнула. Ксиль поморщился:
— Нет. Не просто батарейка. Поверь, я очень хорошо к тебе отношусь. Ты дорога мне не только как источник нужных эмоций. Просто для меня… для нас, — поправился он. — … это значит нечто иное, чем для людей. И любовь в том числе. Я не уверен, что способен на это чувство… в человеческом понимании. Шакаи-ар эгоистичны.
— Можно подумать, я надеялась на взаимность, — проворчала я. Как ни странно, от его нелепых и обидных признаний мне стало лучше.
— Надеялась, — снисходительно улыбнулся князь. — Боялась себе признаться, но втайне надеялась. И я не мог не счесть это для себя полезным.
— Вот зараза! — вспылила я, стряхивая с талии уже не столько поддерживающую, сколько обнимающую руку. — То ты нарочно говоришь гадости, то сочувствуешь, то я тебе дорога, то ты меня используешь… Да ты хоть когда-нибудь бываешь искренен?
— Я всегда искренен, — улыбнулся князь, притягивая меня обратно. — Просто я так устроен. И это — отличие номер три. Играю на нервах, держу в напряжении, довожу до нервного срыва. А когда получаю то, чего хочу, раскаиваюсь в своем поведении и стремлюсь загладить вину.
— Ты просто не умеешь держать себя в руках, — возразила я, опираясь на плечо. Обида обидой, но в третий раз уклоняться от объятий, против которых я, в принципе, ничего не имела, было откровенным лицемерием. Особенно если учесть, что обнимал меня эмпат. — Всем нам иногда хочется сказать что-то лишнее, хлопнуть дверью или довести до слез. Не со зла, а просто так, из спортивного интереса, получится — нет.
— Но люди могут сдержаться. А я — нет, — просто ответил Максимилиан.
— Что, все так серьезно?
Он рассеянно кивнул, снова отводя взгляд. Я помялась, но все-таки задала вопрос вслух:
— Скажи, Максимилиан… А это твое… то есть ваше свойство… В общем, ты когда-нибудь жалел, что ты такой… несдержанный?
— Дело не в несдержанности или самоконтроле, — внезапно мне показалось, что глаза у него стали темными и страшными. Меня охватило какое-то иррациональное отвращение, будто я смотрела в колодец, на дне которого лежал гниющий труп — и противно, и рассмотреть хочется. — Эх, Найта… Ты не понимаешь, да и не можешь понять… О какой «сдержанности» может идти речь, если я двое суток пытал своего единственного друга только потому, что моя жертва на охоте умерла слишком быстро и я остался голоден? А он… — в голосе Ксиля не было ни грана раскаяния, только какое-то злое веселье. — Ты представляешь, когда я пришел в себя и понял что натворил, он улыбнулся и сказал — бывает. И среди наших это считается нормальным. Нормальным…
Только увидев ужас в моих глазах, Максимилиан осекся и ласково провел ладонью по щеке.
— Теперь ты понимаешь, дурочка? — он произнес это так нежно, что даже «дурочка» прозвучало не так обидно.
— Ты говорил сейчас о Тантаэ? — спросила я, уходя от ответа. — О том времени, когда вы жили в замке вдвоем?
— Да. Я много тогда натворил такого, чего бы себе сейчас не позволил.
Я потерла виски, избавляясь от ощущения неподъемной тяжести. Было почему-то очень грустно. Ксиль говорил о страшных вещах с непостижимым для меня равнодушием. Как будто остывшую золу ворошил. Но этой золы было столько, что невольно напрашивался вопрос: каким же тогда страшным был пожар?
— Знаешь, после того, что ты сейчас рассказал, я уже никогда не смогу тебя осуждать или злиться за плохое поведение. Да и любого другого шакаи-ар тоже, честно говоря… — неохотно призналась я. А, ладно. Не скажу вслух, так в мыслях прочитает.
— Значит, мне не стоило этого говорить, — заключил князь. И неожиданно признался: — Вообще-то я рассчитывал на противоположную реакцию. В смысле, хотел немного заглушить твои романтические порывы, — пояснил он в ответ на недоумевающий взгляд. — Так будет лучше. Особенно после того, как все закончится.
— Что закончится? — под ложечкой засосало.
— Наше путешествие. При любом исходе переговоров через неделю мы расстанемся и вряд ли увидимся когда-нибудь еще.
— С чего такая забота о моих чувствах? — спросила я на автомате. Боги, а ведь он прав. Всего каких-то семь дней, и я потеряю его навсегда… Нет, нет, нет. Гнать эти мысли.
Резная дверь скрипнула, впуская нас внутрь. Мы что, уже пришли?
— Нэй, что с тобой, милая? — испуганно метнулась ко мне Лиссэ. — Ты вся заплаканная. Он… что-то с тобой сделал? — подозрительно спросила тетушка, оглядываясь на князя, с независимым видом подпирающего стену.
— Нет, все в порядке. Неужели я так ужасно выгляжу, что напугала даже вас, тетя? — отшутилась я. И видя недоверие в темных глазах, тихо и доверительно прошептала, косясь на князя. — Он ни при чем. Просто я соскучилась по дому, а здесь… — я беспомощно оглядела уютное помещение. — Все напоминает о вечерах в Кентал Савал. Не берите в голову.
Лиссэ чувствовала, что я вру, но не стала настаивать. С усилием стряхнув с себя нервное оцепенение, она махнула рукой в сторону комнаты:
— Проходите. Ваш заказ уже готов. Сюда, пожалуйста, князь, Нэй…
На рабочем столе Эльнеке громоздилась куча свертков. Да, тетушка зря времени не теряла…
— Это ваше… Максимилиан, — Лиссэ с трудом заставила себя заменить безразлично-вежливое «князь» на имя. Ксиль сверкнул насквозь фальшивой белозубой улыбкой, давая этим оценку попытке подольститься к эмпату. Лиссэ сморщила носик в привычной презрительной гримаске, которая всегда появлялась на физиономиях аллийцев в присутствии шакаи-ар. — Очень надеюсь, что вам понравится.
Максимилиан мельком оглядел несколько рубашек и запасные штаны (даже на мой непосвященный взгляд куда более узкие, чем позволяли приличия… Да уж, мстительность — отличительная черта аллийской расы… ), а вот два серых мохнатых свертка надолго привлекли его внимание.
— Это то, о чем я думаю? — заворожено спросил Максимилиан, поглаживая серебристую… шерсть? Мех? Или как еще назвать такую пушистую штуку?
— Я посчитала, что лучше перестраховаться, — неохотно призналась Лиссэ. — В горах ночью бывает очень холодно и безо всяких испытаний. Поэтому я решила отдать вам одеяла из лерейского меха, все равно у меня без дела лежат… Разумеется, временно и только ради моей ненаглядной девочки, — быстро добавила Лиссэ, увидев радостную ухмылку князя. Я же непонимающе смотрела на обоих. Потом осторожно послала князю мысленный вопрос:
«Что такое «лерейский мех»? В первый раз о нем слышу…»
Максимилиан недоверчиво меня оглядел, но не стал позорить перед опекуншей и бесшумно пояснил:
«Это не мех в прямом смысле… Скорее, ткань. Вязаная. Нитки делаются из меха одного животного, лерея, обитающего только в аллийских пределах. Как и многие другие редкие зверьки, кстати… Еще при плетении добавляется птичий пух, растительные волокна и терморегулирующие чары. В общем, очень полезная штука».
Тем временем тетушка закончила расхваливать свои… то есть уже наши одеяла и перешла к следующей кучке тряпок.
— С тобой все сложнее, милая моя, — обратилась ко мне тетушка. — Я все обдумала и готова высказать тебе мои претензии.
— Тетя, а может, не надо? — простонала я, вспоминая бесконечные нотации, смахивающие, скорее, на лекции по этикету в пансионе для благородных девиц, на которые Лиссэ была поразительно щедра во время моего пребывания в Кентал Савал.
— Если я не скажу, то кто скажет? — риторически вопросила тетушка.
— Я скажу, — с готовностью вызвался Максимилиан. Лиссэ начала закипать, и я быстро выпалила, гася конфликт:
— Тетя, я вас слушаю.
— Во-первых, — довольно начала Лиссэ, разворачивая первый сверток, — несколько слов о твоем возрасте. Милая моя, ты уже не девочка, а взрослая самостоятельная девушка, и что позволительно детям, не позволительно тебе. Взгляни на себя в зеркало.
Я послушно обернулась к гладкой панели, занимающей половину стены. Из зазеркалья на меня хмуро уставилась растрепанная девица с явно заплаканной физиономией, одетая в неглаженую мужскую рубашку и мятые, а местами даже и рваные брюки. М-да, а ведь когда-то это был шикарный костюмчик… Который вроде бы не боялся ни воды, ни огня.