— Смотря какой, — осторожно ответила я. — Большой — боюсь, а так не очень… А что?
— Узнаешь.
Я как можно равнодушнее пожала плечами. Узнаю — так узнаю.
— Ладно. Что на ужин?
— Каша с сухофруктами.
— Что-то не вижу огорчения на твоем лице, — поддела я его. — А как же мясо? Ты же вроде хищник?
— А почему я должен огорчаться? — усмехнулся в ответ князь. — Хищник, скажешь тоже… Одно время я вообще был вегетарианцем.
— В темнице, что ли, сидел? — меня понесло. Но Максимилиан, кажется, вовсю наслаждался краткой минутой, когда можно было полюбоваться на Найту-без-тормозов.
— Да нет. Просто были такие убеждения.
Если бы я уже не сидела, я бы, наверно, упала.
— Убеждения? По доброй воле?
— Ну да, — серьезно кивнул он. — Мне тогда казалось, что вся ваша еда на один вкус… — последние слова прозвучали неразборчиво, но Максимилиан быстро взял себя в руки и продолжил уже более громко. — Да и животных было жалко.
— А людей, значит, нет? — едко осведомилась я. Максимилиан мой выпад проигнорировал и ответил обстоятельно:
— Если бы нам было присуще чувство безрассудной жалости ко всем подряд, то раса вымерла бы за несколько столетий. А маленькие причуды отдельных представителей на определенном этапе жизни значения не имеют.
Я задумалась. На время «кровавого безумия» шакаи-ар были лишены всех эмпатических способностей. А потом… Убивали ли они на войне, сводили счеты с врагами или охотились на случайных прохожих — жалости не было, и не было случая, когда жертва, воззвав к совести убийцы, спаслась бы. «Интересно, — размышляла я, отстраненно наблюдая, как Максимилиан достает из рюкзака пакет с едой, — а если он убьет меня, то ему будет хоть капельку жалко?»
Ответ мне был известен, но даже думать о нем не хотелось.
* * *Свет луны едва пробивался через плотное переплетение ветвей. Костер медленно догорал, отдавая последние крохи тепла. Усталость навалилась с новой силой. Я зевнула раз, другой… Вымытый в ручье котелок отражал багровые переливы тлеющих углей. Почти уютно.
Максимилиан со вздохом поднялся и начал закидывать костер землей. Запихнул в рюкзак котелок, накинул плащ…
— Эй, что ты делаешь? — спохватилась я. Князь посмотрел на меня с веселым удивлением:
— Ты собираешься спать около потухшего костра? На холодной, сырой земле? Кажется, кто-то боялся жуков и змей, разве нет?
— Ну, спать на земле я не собиралась, но…
— Тогда поднимайся и идем. Я видел недалеко прекрасное дерево… — закончил он интригующе.
— Дерево? — настала моя очередь возмущаться. — Я не мартышка, чтоб на деревьях спать. И вообще, по такой темноте я туда просто не дойду!
— Ладно, уговорила, — усмехнулся князь и театрально поклонился: — Тебе идти и не придется, так уж и быть.
Он ловко подхватил меня на руки и, не обращая внимания на возмущенный писк, и направился… прямиком в ежевичные заросли. Не смертельно.
Если бы он еще при этом шел, как нормальный человек, а не баловался с гравитацией, прыгая от одной прогалины до другой!
— Я не говорила, что меня укачивает? — я едва не прикусила язык, стукнувшись подбородком об его плечо.
Прыжок. Маленький такой, метров на пятнадцать, по сумасшедшей траектории, огибающей стволы.
— Нет. Потому что ты исключительно правдивая девочка и врать мне не стала бы, — невозмутимо откликнулся князь, продолжая издевательства над физическими законами.
Я не очень-то удивилась тому, что вся эта паранормальная акробатика завершилась на толстенной ветке старого дерева из тех, чью породу уже не определить. Свесив ноги вниз, удобно прислонившись к необъятному стволу, я с интересом наблюдала за попытками князя устроить из куска ткани и жесткого дерева сносное место для ночлега. Не то, чтобы было хорошо видно… Одно могу сказать точно: деятельность он развил бурную.
Спустя некоторое время шевеление в темноте прекратилось, и довольный голос позвал:
— Эй, мелочь! Давай сюда!
Что именно давать и куда это «сюда», разъяснений не последовало. Я со вздохом опустилась на четвереньки и, судорожно цепляясь сук, казавшийся теперь ужасно ненадежной опорой, поползла вперед. Когда меня начали одолевать сомнения в правильности выбранного направления, холодные пальцы обхватили мою лодыжку и с силой дернули. Коротко взвизгнув, я мешком свалилась вниз, локтями впечатавшись в чью-то наглую физиономию, а коленом… хм… честное слово, я не нарочно! Отчетливо скрипнули зубы, князь весьма грубо прокомментировал мою манеру приземляться, но обошлось. Неловко перевернувшись на спину (Максимилиан вздохнул с облегчением), я осмотрелась.
Место ночлега представляло собой не то подросшую колыбель, не то гамак из плотной, почти не просвечивающей ткани, подвешенный на двух ремнях. Материал был тонкий, но необычно теплый; он давал странное ощущение защищенности, словно отсекая нас от остального мира.
— Из чего это сделано?
Князь задумался.
— Если честно, понятия не имею. Но из такой ткани шьют аллийские плащи-невидимки.
— А если какая-нибудь нечисть решит присоединиться к нашей теплой компании и прыгнет с дерева? — я осторожно подергала кончик ремня. Вроде бы, тщательно затянуто…
Князь усмехнулся.
— Пусть сначала увидит.
Когтистая рука нашарила что-то за краем «гамака», потянула… Полог, сшитый из того же замечательного материала, с шелестом накрыл «колыбель» целиком, смыкаясь с краями, и через секунду мы оказались внутри кокона. Я хотела еще что-нибудь спросить, но князь уже отвернулся, щекотно шепнув напоследок на ухо:
— Спокойной ночи…
С самого своего рождения я всегда спала в одиночестве. Даже в глубоком младенчестве колыбель с моей драгоценной особой стояла в соседней с маминой комнате. Позже всех «квартирантов», начиная с родного брата и заканчивая кошкой, я выживала из своих владений в кратчайшие сроки. Так уж я устроена — не могу спать, когда в считанных метрах от меня есть кто-то еще.
Но тут об одном метре даже мечтать не приходилось. Сантиметр — и то до тех пор, пока ветер не качнет кокон. А качал он его часто.
Да еще запах озона…
— Ксиль?
— Ну, — недовольно буркнул Максимилиан.
— Скоро будет гроза…
— И что?
— А мы не намокнем?
От такого заявления князь ненадолго впал в ступор.
— Ты хоть раз видела пропускающую влагу аллийскую ткань для плащей?
— Ну… нет.
— Вот и умница. Заканчивай с паранойей и спи.
Я вздохнула. Да, с похитителем мне повезло. И вообще, еще недели не прошло, а впечатлений уже хватит на всю оставшуюся жизнь. И не только плохих. Закрыв глаза, я вспоминала дорогу в Бирюзовый, огни ночного города, смешливого кареглазого кланника — Ллайс, кажется? — и полет. Четверть часа — и полконтинента позади.
Внезапно я с необыкновенной остротой осознала, что от привычного мира меня отделяют не только километры — что-то большее. Как будто дома нет. Это не экскурсия и не пикник. Я могу не вернуться. Перед глазами всплыло мамино лицо… И мой последний день рожденья: мы с девчонками сидим в кафе, мороженое в стаканчиках уже растаяло, а кто-то — Айне, кто же кроме нее… — украдкой пытается нас сфотографировать. И то далекое лето в домике целителя, когда я впервые пробовала свои силы в магии, а Дэриэлл учил моего брата играть в шахматы…
Воздуха внезапно стало слишком мало, я судорожно втягивала его, стараясь себя не выдать.
— Эй, мелкая, что ты трясешься? Или решила намочить нас изнутри слезами, если с грозой не прошло? — с незлой иронией спросил князь.
Я не ответила, изо всех сил вжимаясь лицом в жесткую натянутую ткань. Не думать, не думать…
Если тебе есть, ради чего жить — тебе есть и что терять…
Максимилиан мягко развернул меня, мягко прижал к плечу… Я вяло отбрыкивалась, бормоча что-то обиженно-несуразное.
— Что случилось? Тебе кошмар приснился, да? — он ласково провел рукой по волосам. — Про эти подземелья?
Я всхлипнула. Ну, как он не понимает? Все эти змеи, пещеры, скелеты — просто глупые страшилки. Настоящий кошмар — потеряться. Когда никого нет рядом.
Если тебе есть, ради чего жить…
— Как это — никого? А я что, пустое место? — горло болезненно сжалось, и слезы хлынули с новой силой. — Ну не плачь, хватит, перестань, все будет хорошо… Вот ведь сырость развела…
Он еще что-то говорил, постепенно переходя на странный шипящий язык, похожий на шелест опавших листьев… И пахло от него тоже листьями — нет, травой, высушенной за день под жаркими лучами. Свежий, чуть горьковатый запах… Успокаивающий.
Вспышка. Раскат грома.
Хлынул ливень, и шорох водяных струй смешался с древним певучим наречием. Я затихла, убаюканная ласковым тоном и осторожными прикосновениями. И меня совсем не беспокоило, что кожа его уже не была холодной. Я уткнулась ему в шею, не думая ни о чем, не вспоминая, растворяясь в его запахе.