– Гм, – промычал фермер. – На портретах вы глядитесь покрасивше. Самую малость. – Он всмотрелся пристальней. – А это, выходит дело, ваш сынок? – спросил он.
– Сынок? – переспросил Ф.-Т. – Да это же генерал Мальчик-с-пальчик, знаменитейший из лилипутов, который удостоился быть представленным многим августейшим особам Европы.
Тут генерал встал и отвесил поклон со всей присущей ему благовоспитанностью.
– Гм, – снова хмыкнул Джонатан Шэнк. – А все-таки у него нос не дорос курить сигару. Ладно, – сказал он, – можете вылезать.
– Мистер Шэнк, – сказал Ф.-Т. веско, внушительным тоном, – я получил от вас письмо относительно нового аттракциона. Ради этого я прибыл сюда из Бриджпорта, пренебрегая неудобствами пути и расходами.
– Эвона, – сказал Джонатан Шэнк и оскалил свою лисью морду. – Ну да ладно, чего уж там. Он у меня в сарае сидит.
И указал пальцем.
– А он… живой? – спросил Ф.-Т. Барнум с подобающей важностью.
– Ясное дело, живой, – отвечал Шэнк. – Нынче утром получил на завтрак печеные бобы. Смею думать, остался доволен.
– Так, – сказал Ф.-Т. Барнум, потирая руки. – Прежде чем взглянуть на него – и учтите, мистер Шэнк, меня на мякине не проведешь, – сделайте одолжение, расскажите нам… э-э… как он сюда попал.
– Просто-напросто летел через горы, да заплутался в тумане, – сказал Шэнк. – Во всяком случае, так он говорит. Вывихнул крыло, когда наскочил вон на ту здоровенную сосну. Там, в долине, воздушная яма – я сам не раз видел, как это бывало с птицами. Но крыло давно зажило и теперь целехонько.
– А он… он в самом деле ангел? – спросил генерал Мальчик-с-пальчик, вперив свой проницательный взор прямо в глаза мистеру Шэнку.
– По крайности, так он уверяет. Прозывается Уилкинс, – недовольно буркнул фермер. – Сам-то я придерживаюсь свободных взглядов, меня такими штучками не купишь. Но крылья при нем: что есть, то есть.
– Крылья, – повторил Ф.-Т. Барнум, и я увидел, как впервые в жизни этот великий человек вдруг лишился дара речи. Ведь если какое-то существо обладает крыльями, совершенно неважно, ангел это или нет. Я буквально читал мечты Барнума у него на лбу – и уже видел афиши, плакаты, которые он воображал в своем уме.
– Аэронавт, крылатый человек, – забормотал он едва слышно. – Невиданные чудеса в свободном полете. Впервые на арене. Ангел или человек? Под персональным руководством Ф.-Т. Барнума…
– Ну так как же, – сказал Джонатан Шэнк, – будете вы вылезать? Или же не будете?..
Солнце закатывалось, и было почти темно, когда он привел нас к своему сараю. Сроду, сколько я себя помню, ни один человек не вызывал у меня с первого же взгляда такую неприязнь, как этот Джонатан Шэнк. И все же у меня дух перехватило, да и у всех остальных, я думаю, тоже.
Он поставил нас в ряд у щели в стенке сарая – всех, кроме генерала, которому пришлось удовольствоваться дыркой от выпавшего сучка у самой земли.
– Я не могу впустить внутрь такую ораву, – сказал Шэнк жалостным голосом. – Он улетит, уж это как пить дать. А в щель вы его как-нибудь углядите и будете знать, о чем речь.
Нам, конечно, и в голову не пришло спорить, до того мы были взволнованы. Мы тотчас прильнули к щели. В сарае было темно, понизу стлалась соломенная труха, и только сверху падали косые, пыльные лучи света. Сперва я вообще ничего не увидел. Но Джонатан Шэнк крикнул в дыру:
– Эй, Уилкинс!
Я подскочил от неожиданности.
И сразу же увидел его. Да и как тут было не увидеть, Генерал тоже видел, а у него ясная голова. В сарае, на старой телеге, сидело что-то нахохлившееся – поначалу я туда и не взглянул, полагая, что эта кучка тряпья – чайка. Но после окрика Джонатана Шэнка эта штука расправила крылья и взлетела. Я услышал пыхтение Барнума.
Как описать то, что я видел? Принято считать, что они облачены в белоснежные ризы, но на этом никаких риз не было. Это был мужчина или существо, принявшее мужское обличье, только с крыльями. И крылья у него не отливали белизной, не светились. Они были серые в белую крапинку, как у чайки. Но я видел их своими глазами. Я видел, как он летал. Голову даю на отсечение.
– Поразительны чудеса природы! – сказал отец, и слова эти прозвучали молитвенно.
А я думал о том, что нужно будет напечатать афиши особым шрифтом, крупным, какого еще не видал свет.
– Ну-с, может, теперь пойдем в дом? – осведомился мистер Барнум. Голос его был холоден и бесстрастен.
Джонатан Шэнк откровенно удивился.
– Вы, никак, уже нагляделись? – спросил он.
– С нас пока довольно, – сказал Ф.-Т. Барнум. И отвернулся позевывая. – Признаться, милейший, – добавил он, – все мы несколько проголодались…
– Я ведь и мистеру Бейли отписал, – сказал Джонатан Шэнк, переминаясь с ноги на ногу. – Если вы не дадите хорошую цену…
– Рад это слышать, – сказал Ф.-Т. – Мистер Бейли знаток в своей области и человек чести. Но я никогда не занимаюсь делами перед ужином.
– Ну ежели в жратве все дело, тогда ладно, – бесцеремонно сказал Шэнк и повел нас к дому, почесывая в затылке от недоумения. И я не мог его упрекнуть. Сам я понимал, что мистер Барнум задумал какую-то хитрость, но не мог сообразить, какую именно.
За свою жизнь я немало едал всякой гадости, но такого омерзительного ужина не упомню. Шэнк все стряпал самолично; и чем дальше, тем сильней я проникался сочувствием к пленнику, запертому в сарае. Бедняга питался этой стряпней неделю, а то и больше – не мудрено, что он так нахохлился. Мыслимое ли дело, чтобы человек изжарил на сковородке свежее куриное яйцо, и оно приобрело после этого такой вкус, словно его снесла неясыть по особому заказу. Ну что ж, как говорится, век живи – век учись.
А мистеру Барнуму, казалось, все было нипочем, он ел эту отраву, нахваливал и просил еще. Ф.-Т. Барнум поддерживал оживленный разговор с великим искусством, и стоило ему только захотеть, как его собеседник слышал звуки оркестра и видел блестящее цирковое представление. Он излил на Джонатана Шэнка все свое красноречие, развернул перед ним пестрый карнавал своей жизни, с юных лет, когда он торговал вразнос скобяным товаром в Бетеле, и до знаменательного дня, когда он удостоился предстать перед самой королевой Викторией. И все эти старания он прилагал для того, чтобы ублажить сварливого старика с хитрыми глазами. Мне казалось, что он подвергает себя добровольному унижению, и хотя я слушал его, но это меня отнюдь не радовало.
Но немного погодя я заметил, что генерал куда-то исчез. Он при желании умел проскользнуть тихонько, не привлекая к себе внимания. Тут я вспомнил, что когда мы шли к дому, они с мистером Барнумом отстали от всех. И туманная надежда забрезжила в моей душе.
Ф.-Т. вдруг оборвал на полуслове один из самых захватывающих своих рассказов.
– Но оставим это, – изрек он. – В конце концов, дело всего важнее, а я, кажется, о нем позабыл. Так сколько вы хотите получить за этот ваш аттракцион, мистер Шэнк?
– Да уж я лучше обожду мистера Бейли, – сказал Шэнк ухмыляясь. – Я ведь и ему отписал.
Мистер Барнум изобразил на своем лице праведное негодование.
– Разве так делают дела честные люди? – вопросил он.
– У меня в руках знаменитейший аттракцион на свете, – сказал Шэнк. – И по мне, все едино, кому он достанется – вам или Бейли: кто больше даст, тот и купит. А ежели цена будет неподходящая, я, может, просто подрежу ему крылышки да буду держать в сарае. Сам стану его показывать. – Он потер руки. – Бейли будет здесь с минуты на минуту, – сказал он.
– Вы не подрежете ему крылья. Это невозможно, – сказал Барнум.
– По-вашему, допустим, невозможно, – сказал Джонатан Шэнк. – А только он – моя собственность, и я распоряжусь им, как пожелаю.
Барнум с улыбкой наклонился к нему через стол.
– Послушайте вы, жалкий скупердяй, – сказал он. – Вы имеете дело с Ф.-Т. Барнумом. Мне стоит только послать телеграмму в газеты, и через двадцать четыре часа сюда, на ферму, соберется десять тысяч человек, так что никакой Джим Бейли вас не спасет. Они понаедут со своими припасами и с грудными детьми – понаедут из самых дальних штатов. Они вас со свету сживут, заклеймят позором на веки веков за то, что вам вздумалось заставить крылатое создание служить вашим корыстным целям. Но я повременю с этим – мне пока спешить некуда. А, это вы, генерал? – спросил он, увидев, что генерал снова потихоньку проскользнул в комнату. – Ну как, бумага при вас? Весьма вам признателен.
– Ежели этот вонючий хорек хоть пальцем притронулся к моей собственности… – Шэнк вскочил.
– Никто к ней не притронулся, смею вас заверить, – сказал Ф.-Т. Барнум. – Просто генерал частным порядком навел кое-какие справки относительно джентльмена, которого вы называете своей собственностью, – ведь та доска в задней стенке сарая уже была оторвана, верно, генерал? Ну, я так и думал, а в процессе наведения справок зафиксировал показания письменно, по всей требуемой законом форме.