Днем я Федора не видел, и не созванивались. Домой он явился затемно.
Я решил не показываться. Залег в своей комнате и слушал, как он, щелкая выключателями, перемещался по квартире. То в одном месте шаркнет, то в другом стукнет. Чистый полтергейст.
Кухню игнорировал. Где-то, значит, кормился. Догадываюсь где. После душа сразу потопал к себе. У моей двери попридержал шаг, прислушался. Шиш он услышал, я даже не дышал. Ушел.
Через минуту вернулся. Рывком открыл дверь, включил свет.
— Не спишь ведь!
Я как лежал, подвесив глаза к потолку, так и остался. Он подсел на кровать, потеребил за колено.
— Не комплексуй, слышишь? Выкладывай, что у тебя накипело.
Меня всегда это бесило — его уверенность, будто он все про меня знает. Пришел, взглянул — и сразу диагноз с рецептом: не комплексуй, выкладывай, накипело... Ну, думаю, раз ты меня с одного взгляда вычислил, то мне на тебя и смотреть не надо. С Закрытыми глазами насквозь вижу.
— Ты был там, — прорицаю. — Вчерашний коньяк дожирал.
— Был, — сознался он. — Видел, как ты погулял.
Федор подался вперед, чтобы заглянуть мне в лицо. Я вскочил на колени, оскалился: на, мол, смотри, высматривай, что тебя в моей физиономии интересует. Он сдал назад. Понял, что лучше держаться на расстоянии и не делать резких движений, ибо чревато.
— Ольга просила передать, — начал он.
Очень неудачное начало. У меня от одного ее имени душевные конвульсии.
— Считай, — ору, — уже передал! И пошел ты...
Брат-отец снялся с постели, принял воспитательную стойку. Вот-вот осенит праведной дланью. Обошлось, однако. Что-то его удержало. Говорю же, он у меня приучен к сдержанности и благоразумию. Вспомнил, видимо, какой на себе крест несет.
— Черт с тобой, — произнес смиренно, и это было самое многое, что он мог себе позволить. Уходя, дверью не хлопнул. Не посмел. Был бы уже перебор.
Извини за пустые подробности. Я почему так детально живописую? Чтобы не показаться тряпкой, будто об меня можно ноги вытирать. А ведь уже пробовали, вытирали. И шеф, и его дочь-ведьма, и теперь заодно с ними братец. Двигали мной, как пешкой, а я знать не знал, в какую игру они играли.
Еще до прихода Федора я вылежал на кровати, высмотрел в потолке свой гороскоп. Завтра же выматываюсь из квартиры. Хоть в общежитие, хоть в гостиницу. С утра хватаю чемодан — и Митькой звали. Одно не успел просчитать: как посмотрит на это брат. В общем-то без разницы, как бы ни посмотрел, да вот экспедиция... Через месяц-другой ему отправляться, может, к самому дьяволу в пасть, а я тут со своим бзиком. Скажет, нашел время характер показывать, скотина! Скотиной быть не хотелось.
Вскоре мы сидели на кухне и глушили кофе.
Конспект нашего разговора. Только самое существенное.
Вначале об экспедиции. Что такое Р-облако, тогда еще никто толком не знал. Экзотический радиообъект — вот и вся характеристика. Даже сравнивать было не с чем. Астрофизикам такое и не мерещилось. Выскочил невесть откуда радиопрыщ и давай верещать громче всех галактик. Да еще под самым носом, в полсотне астроединиц. На эту дистанцию и предстояло сходит полковнику Севцову со товарищи, разобраться с горластым прыщом. Делов-то!
Теперь о Долине. Шеф-то мой, оказывается, запаниковал. За «чашкой чая» умолчал, а утром, встретившись с Федором в Космоцентре, признался: «Связь с Землей я тебе гарантирую до самой конечной станции, ну а там, в зоне Р-облака, — увы. Ибо для кого-то это облако, по мне же — радиобедлам. Непробиваем, сплошные помехи». Федор вначале решил, что старик набивает себе цену, если не шутит. Но тот не оставил никакой надежды: «Войдешь в облако — кричи не кричи, никто не услышит». Вот тебе и Радиобог!
Еще о Долине. Кто бы мог подумать, что он уже давно помешан на бредовой идее какой-то «парасвязи» — не то телепатии, не то еще какого сверх- или надчувственного общения. Вбил себе в голову, что люди изначально, от рождения неведомым образом связаны между собой. Как клетки мозга — их миллиарды, каждая сама по себе и в то же время от каждой можно добраться до любой другой. Человечество — тот же мозг, все люди взаимосвязаны особым единым полем. Связь эта хилая, эфемерная, мы и не подозреваем, что она есть. Точнее, ее как таковой нет — одна лишь возможность. Но такая возможность, которая при определенных обстоятельствах начинает проявляться. Тогда и возникает парасвязь.
Долин бредил этой парасвязью лет двадцать, не меньше. И вот теперь, стал уверять, будто бы знает, как ее налаживать.
Наконец о Федоре. Попугав его радиобедламом, старик подкинул ему свою сумасшедшую идейку: что если попробовать? А вдруг! Другой такой случай не скоро подвернется. Ситуация просто идеальная. Радиосвязь отказывает, никакой информации, а двое — один на Земле, другой на корабле — между собой запросто треплются. Практически это выглядело так. Федору срочно подыскивают напарника, и в оставшееся до отлета время они налаживают друг с другом эту самую связь. Каким образом? По словам Долина, им надо «сжиться, пробиться друг к другу», в детали не посвящал. Говорил о каких-то биорезонансах, психонастройке, коридорах сознания. Понять его мог разве что такой же сумасшедший. Впрочем, вникать во всю эту заумь и не требовалось — только согласиться, а остальное старик брал на себя. Он уже и партнера, вернее, партнершу нашел — Ольгу.
Почему ее? Ну, во-первых, она уже подготовлена для этой роли. К тому же своя, не надо искать на стороне, уговаривать, объяснять. А главное — «подходит». По всем параметрам. Папаша наконец-то признался, что за чаепитием всех нас основательно прощупывали. Лаборатория за стеной работала на полную катушку. И когда Долин той же ночью подбил итог, то вышло, что Ольга и Федор годятся в одну упряжку. Не Ромео и Джульетта, конечно, но сойдет. Старик уверял, что парасвязь — удел прежде всего родственных душ, людей близких, любящих, кто жить друг без друга не может. «Да где сейчас таких сыщешь? Перевелись»...
Слушая брата, я ждал, когда он доберется до меня. В долинской затее всем нашлось место, а мне? Пока выходило, что я третий лишний. Фирме по сколачиванию родственных душ треугольники не требовались. Тогда зачем держать меня под рукой? На запчасти? Или в качестве наблюдателя — смотреть, как Ольга и Федор будут «сживаться»?
Ночной кофе, если не знать удержу, бьет по нервам похлеще коньяка. Выпадаешь в осадок. До меня не сразу дошло, что Федор уже поддался на уговоры, запродал душу. Его даже не уговаривали, сам полез в петлю, если, конечно, он еще мог быть самим собой. Ведь в логове Долиных не только тестуют. Там рыбки ходят строем, там без уговоров начинаешь маршировать. Приглашают вроде бы в гости, а оказывается — на сеанс.
Никогда я не уговаривал брата, а тут заканючил:
— Не ходи к ним больше, слышишь? Ни под каким предлогом. Они тебя идиотом сделают. Скажи, что передумал, некогда тебе, запарка. Хочешь, я сам скажу? От твоего имени.
Федор прервал меня:
— Пока не забыл. Ольга просила, чтобы ты позвонил, желательно утром.
За окном уже занималось утро.
— Позвоню, — я соглашался на все. — Весь день буду звонить. Только не связывайся с ними, отшей их.
Опоздал я со своими уговорами. Уходя на работу, брат оставил записку: возможно, несколько дней его не будет дома.
Звонить Ольге я не стал, решил заехать. Без предупреждения. Хотел застать ее врасплох. Инициатива за тобой, когда тебя не ждут.
Врасплох не получилось. Не учел, с кем имею дело. Ведьма, ведь.
Подъезжаю на такси, бегом на крыльцо, звоню. Не успеет думаю, даже космы подобрать, если распатлана. Мне и надо, чтобы предстала такой, какая есть, без глянца. Может, хоть так заставлю ее смутиться.
Сигналю и раз, и два. За дверью никакого движения. Потом постучал, забарабанил. Мертво. Решил, что дома никого нет, собрался уходить. И уже выбрался за ограду на улицу, но вернулся. Что если, подумал, Ольга на задней веранде или в палисаде садовничает?
Обошел вокруг дома, проверил и опять оказался на крыльце. Ноги сами привели. Ясно же — Ольги нет, а уйти не могу. Тянет в дверь, хоть ты тресни. На всякий случай потрогал дверную ручку, повернул — открыто! Я через порог.
Вошел в прихожую, прислушался. Ощущение пакостное. Вор не вор, а крадешься. И будто кто подталкивает: «Иди, иди. Видишь дверь в конце коридора? Тебе туда надо».
Подбираюсь на цыпочках, открываю. В комнате — она. Сидит напротив у стены, нога на ногу, руки расшвыряла по спинке дивана и смотрит на меня во все глаза.
— Наконец-то! — говорит. — Едва затащила. Ты чего упирался?
Надо понимать, что это она каким-то образом не дала мне уйти. Поверить трудно, но и отрицать не могу. Что-то же меня сюда влекло, направляло — это факт.
— Садись, — она обозначила ладонью место на диване рядом с собой. — Ты чем-то обеспокоен? Чем? Рассказывай.
— А как ты узнала, — спрашиваю, — что я приехал?