Я одела трусики и лифчик, застегнула платье. Шарф из пушистых перьев лежал на полу, будто зима пробралась в комнату и сложила у кровати умершего старика маленький сугроб. Я подняла его. Он был таким невесомым и неосязаемым, что хотелось скомкать его в руке и слепить снежок. Крепкий, тугой и холодный снежок. Слепить и бросить его изо всех сил в стену, чтобы он разбился, прилипнув к ней и потек вниз ручейками воды. Я скомкала шарф в руке и вытерла им глаза. Главврач открыл дверь и посторонился, пропуская меня. Мы прошли полутемным коридором. Горевшие вполнакала светильники на стенах казались заметенными снегом фонарями на заснеженной аллее.
В комнате ожидания стояли мужчина и женщина лет сорока. Мужчина кусал губы, женщина поминутно вытирала глаза.
-- Вы можете пройти, - сказал главврач.
Женщина всхлипнула.
-- Он не мучался?
Голос у нее был ломким, как елочная игрушка.
-- Нет.
-- Он что-нибудь говорил?
Главврач покачал головой.
-- Метастазы почти разрушили голосовые связки.
Мужчина обнял ее за плечи и они медленно пошли по коридору. Из света в тень, из света в тень.
-- Он так и не узнал их, - тихо сказал главврач.
Я промолчала.
-- Это было обязательно? - спросил главврач. Он стоял у стола, стараясь не глядеть на меня и бесцельно перебирал бумаги с разрешением родственников на эвтаназию, - все-таки у нас хоспис, а не стриптиз-клуб.
-- Да, - я почувствовала, что голос почти пропал и повторила громче, да, обязательно.
Он прерывисто вздохнул.
-- Идите домой, отдохните.
-- Да, спасибо, - я открыла дверь.
-- С Рождеством вас, - неуверенно сказал он мне вслед.
Я не ответила.