Продуктов, правда, запасено надолго, дрова есть, хотя пользы от них мало: труба дымохода забита. Домик, сверхпрочный, сверхудобный, превратился в герметичную нору. И воздуха не хватит надолго. Все это небольшое, тесное пространство начнет заполняться углекислым газом… От этой мысли стало не по себе. Евгений сжал кулаки, стиснул зубы, прищурился в темноте: нельзя дать вырваться страху.
Ветродвигатель, должно быть, свалило. Остались аккумуляторы. Их энергию надо расходовать очень экономно. Сигнал бедствия — вот что надо передавать все время. Не подробное описание случившегося и не объяснения, а координаты поста и сигнал бедствия. И только. Круглые сутки, за исключением нескольких часов сна. Начиная с этой же минуты.
* * *Радиосводки с поста «Предгорный» перестали поступать на станцию в конце сентября. Факт потребовал бы немедленных действий, если бы речь шла только об одном этом посте. Но молчали все пятнадцать. Быть может, люди на них исправно и аккуратно передавали в эфир полученную информацию, а может быть, их уже не было в живых. Никто не знал этого из-за радиобури.
Начальник станции Гуров через два дня после того как поступил последний сигнал, вызвал самолет и трех человек из спасательной команды. Облет постов начался.
Все были живы, все здоровы. Единодушно жаловались только на дьявольский треск в эфире, на недавнюю сильную метель.
— Она уже отшумела, — успокаивал Гуров. — Радиобуря — максимум деятельности Сверхновой — скоро тоже пойдет на убыль. Эфир очистится, и начнется наша прежняя прекрасная жизнь. Вы у меня молодцы, ребята!
Так Гуров облетел четырнадцать постов, подбодряя, объясняя и успокаивая. Оставался последний — самый дальний, самый глухой — пост Евгения Сыркина.
Самолет прошуршал лыжами по снегу и остановился. Спасатели выскочили. Летчик тоже вышел.
Все встали поодаль от самолета, чтобы ничто не мешало видеть оба берега в свете вращающегося прожектора.
Один берег крутой, другой пологий. На крутом чернеет незанесенный склон, на пологом — груда камней.
— Место я помню отлично, — проговорил Гуров. — Но здесь же совсем не то.
— Координаты точны, — отозвался летчик.
Помолчали, вглядываясь.
— Что-то поблескивает, — один из спасателей показал на самый верхний камень гряды. — Видите?
И вправду, всякий раз, когда луч скользил по тому месту, что-то загоралось, будто вылетало мгновенное пламя. Спасатели бросились бегом.
Краешек отполированной металлической лопасти торчал из снега.
— Ветродвигатель, — сказал подоспевший Гуров.
Лопаты застучали о камни, полетели комки грязного желто-серого снега. Камней становилось все больше и больше, некоторые приходилось откапывать руками. Расчистили вторую лопасть. Стали спускаться вниз. Такого еще в их практике не бывало. На всех других постах метеорологи, заслышав шум самолета, выбегали из домиков и мчались к месту посадки. Здесь встретили их молчаливые следы катастрофы…
— Лавина была, — Гуров вздохнул. — План поста дайте, пожалуйста.
Ему подали планшет. Он осветил его фонариком, приложил масштабную линейку.
— Пятнадцать метров прямо на восток — и встанем над крышкой люка.
Копали несколько часов. Светили два фонаря да самолетный прожектор. Настроение у всех было подавленное: мысль о зрелище, которое предстояло вот-вот увидеть, не радовала.
Евгений Сыркин не мог остаться в живых под такой грудой камней и снега. Допустим, его не раздавило. Но буря пронеслась две недели тому назад. За это время он должен был погибнуть от недостатка кислорода.
Спасатели продолжали работу, углубляя каменистую воронку. И когда фонари уже перестали освещать дно, послышались глухие удары снизу…
* * *Все разместились в рабочей комнате. На обеденный стол поставили сразу оба фонаря. Евгений Сыркин вглядывался в лица товарищей, тряс руки. Он никак не мог опомниться.
— А я уж думал: все! Завещание написал! — он потряс над головой бумажкой. — Все изложил, как было. Для науки! Последние наблюдения вписал. И тут задыхаться начал. Сознание потерял. Очнулся — воздух чистый, свежий. Никогда не дышал таким — ни в лесу сосновом, ни на берегу морском.
— Любопытно. — Гуров сидел вполоборота на стуле, покачивал лохматой головой. Борода его терлась о воротник пальто. — О причине не задумывался?
— Должно быть, слой снега и камней неплотный. Где-то открылась течь воздуха.
— Не знаю, не знаю. Судя по всему, щелей не было.
— Давайте ужинать, — пригласил Евгений. — Вытащим стол на середину.
Он первым взялся за ножки стола, ему помогли. На освободившемся пространстве все увидели ящик с землей. Из него, распрямляясь, покачиваясь на длинных стебельках, поднимались необыкновенные цветы: с серебристыми широкими лепестками, со слегка вогнутыми, без остроугольной части листьями, напоминающими боковую поверхность цилиндра.
— Что это? — Евгений провел пальцем по листу. — Я ничего не сажал, не сеял…
— Сами выросли? — спросил Гуров.
— Да, да! — Женя поднял глаза к потолку, припоминая: — Нашел я на огороде что-то похожее на картошку, принес, спрятал сюда, чтоб не мешалась. Смотрите: выросло!
— Когда-то я занимался ботаникой, — Гуров наклонился, понюхал цветок. — Оставил, черт побери… И вот жалею. Пригодилось бы первый раз в жизни. Но, напрягая всю свою память, могу сказать: ни цветов таких, ни листьев не видел.
— Ну, ладно. — Евгений достал белую скатерть, развернул ее. — Вырос и вырос! Будет у нас ужин с цветами.
А Гуров все наклонялся, щупал цветы, шептал что-то.
Ели и пили долго, потом пошли восстанавливать ветродвигатель. Наконец, усталые и замерзшие, улеглись спать. Евгений спать не собирался. Ему хотелось после долгого молчания поговорить с живыми людьми. И, кроме того, он слишком много спал в недавней полной темноте. А что, если поговорить с соседними постами! Как они там? Он надел наушники и услышал четкий сигнал приема. Эфир был чист — ни хрипов, ни тресков не раздавалось. Сверхновая исчезла.
Евгений работал, не отрываясь, до полуночи. Потом встал и глубоко вздохнул. Все спали вповалку. Один лишь Гуров бодрствовал. Он сидел, прислонившись спиной к стене, и думал. Бородка его была всклокоченной, в руке дымилась сигарета.
— Вы не спите? — удивился Евгений.
— Все размышляю, — отозвался тот. — Энергетика процесса, вы понимаете? Цветок вырос у вас в полной темноте, иначе вы бы раньше его заметили, не так ли?
— Конечно!
— Но ведь растение не может развиться в темноте! — Гуров заволновался. — Не может поглощать углекислоту и выделять кислород, который вас спас, чудак вы этакий! Фотосинтез — знаете такое слово? Химические реакции начинаются в зеленом листе не раньше, чем на него упадет луч света. Предпочтительнее всего солнечного. Но можно и от лампы накаливания, и от газонаполненной. И от керосиновой. И от свечки, на худой конец. Лишь бы фотоны, так сказать, летели. А у вас их не было. Ведь вы даже спичкой не чиркнули. Верно?
— Спички и кое-какие запасы такой каменюкой придавило, что и сказать трудно.
— Ну, вот. А цветок между тем вырос. И свежим воздухом вас напитал, да еще побольше его выделилось, чем в иной сосновой роще. Щелей-то не было, я проверял. Замуровало вас в лучшем виде. Что вы на все это скажете?
— Не знаю, — смутился Евгений, — право, как-то… Я ведь не изучал ботанику. Фотосинтез, энергетика… Я, когда вернусь, возьмусь за учебу, конечно. А сейчас…
— Ну, ладно, — вздохнул Гуров. — Сейчас ложитесь-ка вы лучше спать…
Сперва Евгений спал спокойно, потом ему казалось, что кто-то ходит вокруг, потом его переложили в постель. Он чувствовал, что все это делается наяву, но не было сил проснуться окончательно.
Евгения поднял будильник. Вокруг никого не было. На стеллаже с приборами лежала записка. Евгений схватил ее.
«Дорогой Женя, — начал он читать, — спать вы умеете здорово. Желаю вам надолго сохранить это прекрасное качество. Я провел за вас первые сегодняшние наблюдения и поставил будильник, чтобы вы не проспали вторые. Не обижайтесь за отбытие без прощания — жалко было вас будить. Все равно скоро увидимся. Цветок ваш вместе с огуречной землей я забрал. Кажется, цветок этот стоит больше всех огурцов вместе взятых. Я провел ночью кое-какие опыты — скромные, конечно, насколько позволяли оборудование и обстановка. Цветок поглощает радиоволны. Они и дают ему необходимую для жизни энергию. Ведь, в сущности, и световые, и радиоволны — явление одного и того же порядка, разница лишь в длине. Но радиосинтеза мы на Земле до сих пор не знали. Должно быть, один из путей эволюции заключался в его использовании, но был отвергнут природой за ненадобностью. Ведь световое излучение Солнца неизмеримо сильнее, чем радиоволны. Но способность к этому виду энергетического питания не исчезла безвозвратно. В каких кладовых природы она хранилась миллионы лет, я не знаю. Быть может, в молекулах воздуха, которым мы дышим, в пыли, несомой ветром. Пришел день, когда эта способность воскресла. Она спасла вам жизнь. Это не только наука, это и техника. Сравнительно небольшие листья принимают радиоволны любой длины. А мы, люди, вынуждены строить радиотелескопы с гигантскими антеннами. Вот вам патент природы, да еще какой! Быть может, я ошибаюсь. Ну что ж, поправят меня быстро. Мне кажется, что существуют целые миры, где вся жизнь строится на основе радиосинтеза. Радиомиры! Возможно, там и сознательные существа есть. Интересно знать, как они выглядят, какие у них органы чувств? Жизнь неуничтожима, она найдет способ проявиться в любых условиях. Меня торопят, до свидания. Изучайте биологию. Я и то думаю: не начать ли снова?