– А если эти меры недостаточны? Наверное, когда они… то есть мы… брали эту пакость на борт, то тоже не для того, чтобы развести ее по всему кораблю. Ты говоришь, что больше всего этого на втором уровне снизу… видимо, там и был наш зоопарк… или хранилище образцов, или как это еще называется… и мы были уверены, что оттуда не выскользнет ни одна бактерия…
– Ну, предположим, кто-то допустил ошибку, не закрыл вовремя дверь, не прошел дезинфекцию… но это ж не значит, что эта дрянь способна проникать сквозь стены корабля и космический вакуум!
– Не знаю. Может быть, тут дело вовсе не в химии, не в физическом прохождении сквозь стены…
– А в чем?
– Какое-то дистанционное воздействие, от которого не спасает никакая защита.
– Черви-телепаты? – скептически хмыкнул он, но тут же всерьез задумался над этой идеей. – Некрофаги, вызывающие у куда более крупных живых существ неконтролируемую тягу к насилию и таким образом обеспечивающие себя запасами падали… и квартирами. – Он вспомнил распятый труп женщины, превращенный в огромный… муравейник, улей? – и его передернуло. – Вообще-то такая гипотеза многое объясняет. Например, почему здесь не гниют трупы. Если эта фауна обрабатывает их каким-то консервантом… Но все равно, с какой стати крушить все приборы корабля, лишая последних выживших шанса?! Ведь если мы уцелели и остались нормальными, защитный механизм существует!
– Может, они не были уверены, что мы остались нормальными. Мы были без сознания, а у них не было времени ждать, чем все кончится. Но есть и худший вариант.
– Хуже, чем лететь куда-то в межгалактическое пространство на преднамеренно лишенном шансов на возвращение корабле?
– Да. Если мы на самом деле не остались нормальными. Если эти твари уже внутри нас.
Адам замер, прислушиваясь к собственным ощущениям. Он и впрямь готов был почувствовать, как паразиты прогрызают себе дорогу в его внутренностях, – но чувствовал лишь липкий холод страха, разливающийся по животу. И этот страх не желал уходить, независимо от наличия материальных подкреплений.
– Ты не видела червя, что выполз из кишок того парня, – сказал он хриплым голосом, пытаясь убедить не столько ее, сколько себя. – Да и те, что с ногами… они достаточно крупные, чтобы мы их почувствовали, если бы…
– А если они просто ждут своего часа? – возразила Ева. – Личинки могут быть и мелкими. И они могут быть вовсе не такими тупыми, как может показаться. Они знают, что мы – последние на борту. И нас оставят жить до тех пор, пока мы не встретимся с новыми потенциальными носителями и не передадим заразу дальше…
– Все равно, – упрямо скривил губы он, – не может быть, чтобы люди, уже научившиеся строить межзвездные корабли, не умели бороться с какими-то паразитами! Да и нет в этих паразитах никакого особого ума… вон, видишь, из-под ноги убегать и то не торопятся, приходится смотреть, как бы не раздавить эту гадость! Да и сколько их уже передохло…
– Наверное, им тяжело адаптироваться в непривычной среде. Но у некоторых это все же получается, и даже слишком хорошо. – Ева вдруг присела на корточки, подобрала обломок какой-то платы и пошевелила им пару дохлых «тараканов», а потом опрокинула на спину их живого собрата. Тот вяло корячился, не имея ровно никаких шансов вернуть себе нормальное положение. Ева с хрустом размазала его по полу. – Не пойму, откуда могли взяться такие твари, – сказала она. – Ты заметил, что у них разное число ног?
– Я же сразу тебе об этом сказал!
– Нет, я имею в виду – даже у тех, которые вроде бы принадлежат к одному виду. Вот у этого число ног все-таки четное… но они разной длины. Какая эволюция могла породить такое? И парность конечностей – это ведь не случайный каприз земной природы. Это действительно удобно, это целесообразность, закрепленная поколениями отбора для совершенно не похожих друг на друга видов… Как же должен выглядеть мир, в котором вот такое неуклюжее существо с непарными ногами разной длины получит эволюционное преимущество?
– Как мир ночных кошмаров, – пробормотал Адам и, чуть подумав, добавил: – Шизофреника. Слушай, а может, мы с тобой вовсе и не пришли в себя? Может, это все галлюцинации, а? Все бы отдал, чтобы проснуться сейчас в уютной психушке…
– Тогда и ты – галлюцинация, – заметила Ева. – С моей точки зрения, конечно. А с твоей – я…
– Лучше уж быть галлюцинацией, чем червивым изнутри. Я… я боюсь тараканов, – произнес он почти жалобно. – И пауков. И червей тоже не жалую… – Он беспомощно оглядывал свое облепленное намертво присохшими повязками тело, словно ожидая увидеть, как нечто шевелится и ползает под кожей. А может, под повязками как раз оно самое и есть – ходы, проделанные личинками… – Охота же тебе было высказывать гипотезу, которую мы не можем проверить! И без того тошно…
– Ага, а сам говорил – предупрежден, значит, вооружен, – припомнила ему Ева, но без всякого язвительного торжества в голосе. Тоска и страх грызли ее изнутри похуже любых червей. – Ладно, давай уже пойдем дальше и будем делать хоть что-нибудь, а то я и впрямь с ума сойду…
Они вышли в коридор, огибавший шахту лифта, и двинулись к следующей двери.
– Между прочим, ты заметила еще одну странность? – спросил Адам. – На таком большом корабле на дверях нигде нет табличек. Конечно, экипаж должен был и так знать, где что, – и все-таки здесь немудрено ошибиться дверью, особенно в кольцевых коридорах.
– Да, – согласилась она, – вряд ли так и было задумано.
Он приблизил лицо к двери, тщательно осмотрел ее с фонариком.
– Как я и думал, табличка была, – констатировал он, – ее следы еще можно различить. Кто-то поотдирал их со всех дверей. Зачем?
– А зачем крушили оборудование?
– Думаешь, чтобы мы не могли вернуться? Ну, уж отсутствие табличек тут мало что дает по сравнению с раскуроченными пультами. Все равно рано или поздно мы обследуем все помещения. Скорее верна моя версия насчет безумной ярости. Или…
– Что – или?
– Или кто-то хотел, чтобы мы разобрались в происходящем как можно позже. Не то чтобы не разобрались вообще – он должен был понимать, что отсутствие надписей на дверях нас не остановит, – но чтобы это произошло как можно позже… Не знаю. Бред. Бессмыслица.
– Может, и не бессмыслица, – возразила Ева. – Чем дольше мы будем разбираться, тем дальше улетим за это время и тем меньше у нас шансов вернуться. А значит, такие шансы все-таки есть!
– Ты сама-то в это веришь? – тяжело вздохнул Адам и взялся за ручку двери. – Ладно, посмотрим, что там.
Ничего хорошего там не оказалось.
Адам услышал за спиной мучительно-сдавленный горловой звук и понял, что это. Он уже сам оказывался в этом положении: желудок Евы скрутило рвотным спазмом, но изо рта у нее не вышло ничего, кроме этого звука.
В этой комнате горел свет, и даже достаточно ярко. Здесь не было ни приборов, ни мебели, если не считать останков растерзанного в клочья стула на полу. Помещение было полукруглым в плане. Его вогнутая стена, противоположная входу, как догадался Адам, представляла собой панорамный экран, сделанный по той же технологии, что и карта в рубке. Вероятно, это помещение было гибридом библиотеки и кинозала; наверняка в то время, когда все здесь работало, доступ к информационным ресурсам корабля можно было получить и из других мест, но именно здесь условия для просмотра были наиболее комфортными. Щель в стене слева, из которой торчали мятые белые лохмотья, сейчас ассоциировалась скорее с отверстием для туалетной бумаги, но на самом деле здесь, очевидно, можно было получить распечатку необходимых данных. Никаких панелей управления нигде видно не было – видимо, здесь использовался голосовой или еще какой-то бесконтактный интерфейс.
Но на все эти технические подробности Адам и Ева обратили внимание не сразу. В первый миг в глаза им бросились многочисленные кляксы крови, испятнавшие экран и боковые стены – кое-где вместе с кровью к стенам присохли какие-то белесые комочки, – и скорчившийся труп на полу под экраном. Это был мужчина; на нем были трусы и ботинки, но больше никакой одежды. Его голова превратилась в бурое месиво, где между клочьями слипшихся от крови волос торчали острые обломки костей, доходившие максимум до висков; вся верхняя часть черепа была размозжена полностью, а покрывавшая ее кожа разорвана, и растерзанный мозг наполовину вытек на пол из этой жуткой дыры. На полу возле повернутой набок головы лежали полукруглыми слизистыми каплями и оба выбитых глаза; ниточки нервов еще тянулись от них в расколотые глазницы.
Пальцы мертвеца покрывала бурая корка засохшей крови… и, кажется, не только крови. А прямо над ним по экрану наискось протянулась очередная надпись. Буквы были кривые, разной величины, наползали друг на друга и вообще выглядели так, словно их писал сильно пьяный человек, страдавший к тому же болезнью Паркинсона. Во многих местах к ним прилипли белесые комочки и волосы. Но все же написанное можно было прочитать.