— И я! И я!
— И мой муж позволит это, потому что и он, как и все мы, понимает, что вы наш спаситель. Позвольте поцеловать вашу руку. (Тянется на коленях за рукою.)
Другие также.
Инженер (вульгарно). Пустяки, пустяки, сударыня. Впоследствии я, быть может, воспользуюсь вашими любезными предложениями, а пока… я очень устал и хотел бы вымыть руки. (Удаляется, сопровождаемый отрядом дам и девиц.)
Голоса. Танцевать!
— Приглашайте дам!
— Как светло!
Играет музыка. Некоторые танцуют. Колокол звонит почему-то реже, но рог Смерти на некоторое время становится почти непрерывным. Вот он заглушает колокол, вот заглушает и заставляет молчать музыку — вот он наполняет залу, хриплый, торжествующий, бешеный. Все прислушиваются, вытянув шеи. Говорят почти шепотом:
— Смерть!
— Как она косит!
— Ужасно!
— Вы слышите?
— Чувствуется, как падают сотни людей.
— Тысячи!
— Она в бешенстве!
— Смерть! Смерть!
Вдруг сразу наступает мертвая тишина, которая почти оглушает своей резкой неожиданностью. Умолкает колокол. Всхрипывает еще раз и умолкает рог. Мертвая тишина. Ярко горит электричество. Все застыли на своих местах и вопросительно, с тревогою переглядываются. На лестнице движение. Тяжелые, медленные шаги.
— Что это?
Входит Царь Голод. Он окровавлен, и измученное лицо его смертельно бледно. На голове острая красная корона; на остриях ее что-то красное, кровавое, будто куски человеческого мяса. Ни на кого не глядя, тяжелыми шагами он проходит в середину залы и стоит некоторое время в позе безысходного отчаяния и тоски. Шепот:
— Что это? Что с ним?
Царь Голод (поднимает голову с незрячими, точно ослепшими глазами и говорит тихо). Кончено. Они все — внизу лежат. И не поднимутся больше. И я снова — ваш — лакей.
Музыка играет торжественный победный марш.
Опускается занавес.
Картина пятая Поражение голодных и ужас победителей
Вечерняя кровавая заря. Все небо снизу доверху в молчаливом, бесшумном красном огне — точно залито оно густою темнеющею кровью. И земля со всем, что находится на ней, кажется почти черною. Пустынная, бесплодная местность: ни дерева, ни кустика, ни одного высокого силуэта. Плоско — только посередине, ближе к левому краю, довольно высокий неровный бугорок и на нем большая, длинная, старая пушка на высоких колесах. Опершись на пушку в профиль, лицом туда, куда обращено ее жерло, неподвижно возвышается Царь Голод.
Перед жерлом пушки, теряясь в густых сумерках, лежат трупы убитых. Это голодные. И смутно рисуется над мертвым полем острый силуэт Смерти. Она стоит неподвижно — будто караулит. Позади пушки, на некотором расстоянии, Победители — это те, что в качестве Зрителей являются на суде и потом, в ночь великого бунта, присутствовали в богатой зале. Темными силуэтами тихо проходят. Некоторые группами, прижавшись друг к другу, стоят; их фигуры отчетливо рисуются на фоне заката.
В невольном почтении к Смерти разговаривают тихо, сдержанными голосами. И на все бросает свои отсветы багровеющее небо.
Разговор победителей— Как темно!
— И заря такая красивая. Точно море огня или крови.
— Завтра будет ветер.
— Осторожнее, подбирайте платье, здесь кровь.
— Ах, да! Благодарю вас. (Осторожно обходит темное пятно, подобрав юбки.)
— И какая тишина.
— Да — ни шороха.
— Это всегда бывает там, где много мертвых.
— Нет ничего тише мертвого человека.
— Сколько их там лежит?
— Много. Много.
— Да. Достаточно для этого раза. Если и это их не научит…
— И как спокойны!
— Как тихи!
— Точно дети в колыбельке.
— А как кричали! Вы помните эти ужасные крики и вой?
— Как требовали!
Тихий смех. И негромкий, но властный голос Девушки в черном:
— Не издевайтесь над павшими.
— Это опять она.
— Девушка в черном.
— Она становится невозможна.
— Чего ей надо?
— Они умерли храбро.
— Опять она.
— Ее надо посадить в сумасшедший дом.
— Не стоит. Не нужно быть жестокими. Сейчас она ничему не мешает.
— Пусть говорит.
— Пусть послушают ее мертвые. Им так приятно слышать это.
Быстрый тихий смех.
— Они умерли храбро.
Молчание. Темными силуэтами тихо проходят.
— Осторожнее! Здесь кровь.
Молчание.
— Вы видели их вблизи?
— Да. Сегодня утром мы были здесь с инженером. Он очень доволен действием своих снарядов.
— Какая тишина!
— Осторожнее, здесь опять кровь.
— Да, я вижу. Когда все это уберут!
— Да, необходимо поскорее. Опасно оставлять столько трупов.
— Разве они поднимутся?
Тихий смех, и снова голос Девушки:
— Не издевайтесь над павшими!
Молчание.
— Она скоро охрипнет, повторяя одно и то же. Скажите, вы не были сегодня на мертвом поле, когда пелись торжественные гимны пушке?
— О да. Я была с мамой. Это было так торжественно. Мы все плакали. Кто сочинил слова молитвы, вы не знаете? Они так прекрасны.
— Говорят, аббат.
— Нет, это неправда. Их сочинил в восторге сам народ.
— Было так трогательно, когда матери подносили к пушке маленьких детей и заставляли целовать ее. Нежные детские ручки, доверчиво обнимающие это медное чудовище, — как это трогательно!
— Как прекрасно! Я мужчина — но я плакал.
— Все плакали.
— Махали платками. Кричали.
— А флаги развевались!
— И солнце вышло из-за туч и осветило нас.
— Только нас.
— Да — эти все время оставались в тени. Солнце не захотело взглянуть на них.
— А мне жаль, что все это скоро уберут. Это место было бы так удобно для вечерних прогулок. Здесь так тихо.
— Осторожнее! Кровь.
— Ничего, она уже засыхает. А в городе невозможно оставаться от грохота и лязга железа.
— Да, везде куют цепи. К сожалению, это необходимо.
— Но разве нельзя было бы сделать это как-нибудь тише! Положительно глохнешь от стука молотков. Это отзывается и на нервах. Мне всю ночь снилась бесконечная железная цепь, которая облегает земной шар. Нужно куда-нибудь уехать.
— Правда, какая тишина.
Молчание.
— Вы верите Царю Голоду?
— Да. Он честно выполнил свой долг.
— Но он слишком мрачен. Уже вторую ночь он стоит здесь и не говорит ни слова. Это не совсем прилично.
— Я слыхала, он готовит речь.
— Неужели? Это было бы очень хорошо. Помните его речь в суде?
— Он слишком мрачен.
— А вы будете завтра на первой лекции профессора?
— Как, разве он читает?
— Да. О культуре.
— Но говорили, что он тяжело болен, даже при смерти.
— Представьте, выздоровел. Такой живучий старик. Мы все каждый день ездили к нему, и он целовал руки и говорил: «Мои милые сестры милосердия».
— Тише! Кажется, Царь Голод хочет говорить.
— Это интересно.
— Перестаньте ходить!
— Он поднял руку.
— Тише! Тише!
Царь Голод (выходит из неподвижности. Протягивает руку к мертвым и начинает говорить тихо и сдержанно). Чего добились, безумцы? Куда шли? На что надеялись? Чем думали бороться? У нас пушки, у нас ум, у нас сила, — а что у вас, несчастная падаль? Вот лежите вы на земле и. смотрите в небо мертвыми глазами, — ничего не ответит вам небо. И сегодня же ночью вас поглотит черная земля, и на том месте, где вы будете зарыты, вырастет жирная трава; и ею мы будем кормить нашу скотину. Вы этого хотели, безумцы?
Ликующие голоса. Куда шли?
— Чего добились?
— Сейчас поглотит вас черная земля. Уже идут могильщики.
— Уже несут заступы. Идите в землю, безумцы!
— Горе побежденным!
— Горе побежденным!
Показывается молчаливая группа Могильщиков с заступами на плечах. Бесшумно останавливаются у края мертвого поля.
Царь Голод (продолжает). Зачем вы умерли? Зачем? Вот несут заступы — подходят к вам — скорее! Опомнитесь, проснитесь — да пошевелитесь же, говорю я вам. Не можете? Притихли? Смерть сковала рты? Да, Смерть — великий кузнец, и не вам разрушить ее узы! И вас я называю детьми, несчастная, жалкая падаль.
Торжествующие, холодно-угрюмые возгласы: