– Да, Тигр.
– Когда Патан будет мертв, ты примешь командование.
Сделав эти два приказания, он медленно пересек мостик и спустился в свою каюту на корме.
Когда опустилась ночь, оба судна убрали большие паруса и сблизились, зажегши сигнальные огни, чтобы не терять друг друга из виду. Ближе к полуночи, когда они проходили перед Тремя Островами – здесь расположились передовые посты с Лабуана, – Сандокан появился на мостике.
Со скрещенными руками, замкнувшись в угрюмом молчании и находясь еще во власти дневного возбуждения, он принялся шагать мерить настил из конца в конец. Время от времени он останавливался, вперяя взгляд в черную поверхность моря, освещенного лишь слабым светом нарождающейся луны. В три часа, когда восток начал бледнеть, а горизонт прояснился, справа по курсу появилась тонкая инеясная полоса.
– Лабуан! – воскликнул пират и вздохнул, точно сбрасывая тяжелый груз, который давил ему сердце.
– Пойдем дальше? – спросил Патан.
– Да, – ответил Тигр. – Войдем в бухту, что лежит в устье реки.
Команду передали Джиро-Батолу, и оба судна медленно направились к берегу.
И опять мы отвлечемся от деяний Сандокана, чтобы уделить внимание теперь уже острову. Лабуан, площадь которого около сотни квадратных километров, был в то время едва населен. Когда в 1847 году сэр Родни Мэнди, командир «Ириса», посланный сюда, чтобы искоренить пиратство, водрузил на нем британский флаг, он не насчитывал и тысячи жителей, в основном малайцев, среди которых поселилось и около двух сотен белых.
А теперь вновь вернемся к Тигру Момпрачена. Два парусника, пройдя несколько миль вдоль берега, вошли в небольшую бухточку, берега которой были покрыты густой растительностью, и поднялись до самого устья реки, бросив якоря в тени огромных деревьев. Сторожевым кораблям, охранявшим эти берега, не удалось бы ни обнаружить их, ни даже заподозрить присутствие пиратов. Они притаились в зарослях, словно тигры перед броском.
В полдень, чтобы их не застигли врасплох, Сандокан послал двух дозорных к устью речки и других двоих в лес. Сам же в сопровождении Патана сошел на берег. Вооруженные карабинами, они уже далеко углубились в чащу леса. Внезапно Сандокан остановился у ствола огромного дерева, на ветках которого сидела большая стая туканов.
– Ты слышишь что-нибудь? – спросил он у Патана.
Малаец прислушался и уловил донесшийся издалека собачий лай.
– Кто-то охотится, – сказал он.
– Пойдем посмотрим.
Они снова пустились в путь, углубившись в заросли дикого перца, отягченного красными гроздьями, и хлебного дерева, на ветках которого щебетали стайки птиц. Лай собаки все приближался, и скоро пираты столкнулись с безобразным стариком-негром, одетым в короткие красные штаны. На поводке он держал собаку.
– Что ты здесь делаешь? – спросил Сандокан, преграждая ему дорогу,
– Ищу след тигра, – отвечал негр.
– А кто тебе разрешил охотиться в моих лесах?
– Я на службе у лорда Гвиллока.
– Путь так! А слышал ли ты о девушке, которую зовут Жемчужиной Лабуана?
– Кто же не знает ее на нашем острове! Это добрый гений Лабуана. Здесь все любят ее.
– Она красива? – спросил Сандокан, не сумев скрыть волнение.
– Ни одна женщина не может сравниться с ней.
Тигр Малайзии вздрогнул.
– Скажи мне, – спросил он после минутного молчания, – где она живет?
– В двух километрах отсюда, посреди равнины.
– Хорошо, иди. Но, если тебе дорога жизнь, не оборачивайся.
Он дал ему золотой и, когда негр исчез, опустился в траву, сказав Патану:
– Подождем ночи, а потом обследуем окрестности.
Малаец сделал то же самое и растянулся в тени дерева, держа карабин под рукой. Было часа три пополудни, когда внезапный пушечный залп заставил замолчать птиц, щебетавших над их головами. Испуганно вспорхнув, они заметались в небе.
Сандокан мгновенно вскочил на ноги, взведя курок карабина.
– Быстрее, Патан! – воскликнул он. – Там дело нешуточное!..
Тигриными прыжками он бросился через лес в сопровождении малайца, с трудом поспевавшего за ним.
Глава IV Тигры и леопарды
Меньше чем за десять минут они добежали до берега реки. Их люди были на своих местах и поспешно заряжали ружья и пушки – готовились к обороне.
– Что случилось? – спросил Сандокан, поднимаясь на борт.
– Мы окружены, капитан, – сказал Джиро-Батол. – Британский крейсер преградил нам путь у выхода из бухты.
– Ах так! – воскликнул Сандокан. – Англичане решили запереть меня здесь. Что ж, ребята, снимаемся с якоря и выходим в море. Покажем Джону Булю, как сражаются тигры Момпрачема.
– Да здравствует Тигр! – заорали пираты в один голос. – На абордаж! На абордаж!
Минуту спустя, держась рядом, оба судна уже спускались по реке и скоро вышли в открытое море.
Военный корабль, дымя трубами и направив пушки в сторону берега, медленно баражировал метрах в шестистах от них, перекрывая путь на запад. На его мостике слышался грохот барабана, созывавшего людей на места, и резкие команды офицеров. Сандокан холодно оглядел эту внушительную громаду с мощной артиллерией и экипажем, в несколько раз превышающим его собственный, и скомандовал:
– Тигрята, на весла!
Пираты бросились к веслам, в то время как артиллеристы принялись наводить пушки и готовить заряды. Но не успели сблизиться и наполовину расстояния с английским кораблем, как яркая вспышка сверкнула на палубе крейсера, и снаряд большого калибра пронесся между мачтами прао.
– Патан! – закричал Сандокан свирепо. – Огонь!
Один из лучших канониров пиратского мира, малаец пригнулся и выстрелил из своего орудия. Снаряд со свистом унесся и достиг своей цели. Было видно, как он разбил капитанский мостик, одновременно снеся и флагшток. Не отвечая, крейсер медленно развернулся другим бортом, выставив жерла полудюжины пушек. Из дружный залп обрушился на судно Джиро-Батола.
– Патан! – загремел Тигр Малайзии. – Не промахнись! Снеси мачты этого проклятого утюга, разбей его пушки! Умри, но прежде потопи его!
Но в тот же миг крейсер точно вспыхнул в нескольких местах и окутался целым облаком дыма. Ураган железа обрушился на прао, сметая все на своем пути.
Вопли ярости и боли огласили палубы кораблей – теперь они были усеяны телами раненых и убитых. Страшный залп смел почти всех канониров, многие пушки были повреждены. После этого чудовищного залпа военный корабль, окутанный облаками черного дыма, развернулся и отошел в открытое море, готовясь с безопасного расстояния расстрелять оба судна пиратов своими дальнобойными пушками.
Оставшийся невредимым Сандокан был отброшен взрывной волной к мачте, и с трудом поднялся на ноги.
– Негодяй! – загремел он, грозя врагу кулаком. – Трус, ты боишься драться лицом к лицу.
Свистком он созвал на палубу уцелевших друзей.
– Быстрее! Сделайте заграждение перед пушками – и вперед!
Мгновенно на носу обоих судов были навалены ящики, мешки и бочки с кулями, образовав прочную баррикаду, защищавшую от картечи и пуль. Человек двадцать самых крепких гребцов снова взялись за весла, а остальные залегли за баррикадой, сжимая в руках карабины, а в зубах кинжалы, блестевшие, как тигриные клыки.
– Вперед! – скомандовал Сандокан.
Крейсер закончил маневр и медленно поводил жерлами пушек, выпуская из труб клубы черного дыма.
– Огонь! – приказал Сандокан.
И с обеих сторон снова началась адская канонада. Выстрел отвечал на выстрел, пуля на пулю, залп картечи на вражескую картечь.
Крейсер имел преимущество и в водоизмещении, и в артиллерии, но оба прао, которые бесстрашный Тигр повел на абордаж, не собирались перед ним отступать. Уже почти без мачт, оголенные, как баржи, с пробитыми во многих местах бортами, с залитыми водой трюмами, они продолжали двигаться вперед, несмотря на бушующий встречный огонь. Безумие овладело этими людьми, все они жаждали только одного: вскарабкаться на палубу парового чудовища, и если и умереть, то на поле врага.
Патан, верный слову, мертвым лежал за своей пушкой, но другой артиллерист занял его место и, несмотря на канонаду, уже почти прямой наводкой посылал снаряд за снарядом в высокий борт крейсера. Многие пираты пали или были тяжело ранены в бою, но другие отчаянно бились, презирая смерть. На палубах обоих кораблей еще оставались тигры, жаждущие крови, свирепость которых нарастала с каждым выстрелом.
Пули свистели над храбрецами, снаряды взрывались, разрывая людей на куски. Огонь охватил палубные надстройки, но никто из корсаров и не думал отступать. Чем меньше их оставалось, тем яростнее бился каждый, и, когда порывом ветра относило облака дыма, их черные от копоти и искаженные яростью лица за разбитыми заграждениями, их налившиеся кровью глаза, зубы, сжимавшие лезвия кинжалов, наводили страх на врага.
Ожесточенное сражение продолжилось еще минут двадцать. Расстояние между крейсером и двумя прао Сандокана все время сокращалось. И крейсер дрогнул, отошел, чтобы избежать абордажа.