Вера Камша - Кесари и боги (сборник) стр 42.

– Нет, отец мой, – то ли соврал, то ли сказал истинную правду капитан Протекты, – я этих людей никогда не видел.

– Сержант Санчес показал, что капитан Арбусто дель Бехо явился в сопровождении одиннадцати человек, – напомнил кардинал, – кто это мог быть?

– Не знаю, отец мой. – Умный Гальо и не думал объясняться за убиенного товарища. Это сделал Пленилунья.

– Капитан Арбусто дель Бехо покрыл себя славой в войне с хаммерианским Лоассом, – со значением произнес герцог, – у него, как и у всех воевавших, сохранилось немало друзей, готовых прийти ему на помощь в трудную минуту. Однако мы не можем утверждать, что люди, пришедшие с Арбусто дель Бехо, и люди, найденные убитыми в доме, одни и те же лица. Альгвазилы видели спутников Арбусто дель Бехо мельком в темноте и не смогли опознать никого за исключением капитана. Единственный, кто, возможно, развеет сомнения, это брат Хуан. Он находился в доме, когда туда вошел Арбусто дель Бехо, и у него была возможность и время внимательно осмотреть трупы.

О том, что брат Хуан имел возможность замести следы и подсунуть убитым улики, глава Протекты не сказал. Он просто попросил перечислить то, что обнаружили у покойного, и Гальо перечислил.

– Кроме того, – добавил он уже по собственному почину, – у подножия статуи Адалида был найден стилет. Все убитые были вооружены шпагами и кинжалами. К тому же они вряд ли имели при себе столь дорогое оружие. Я взял на себя смелость принести его сюда.

Атлиния все же отняла если не жизнь, то память. Умереть, оставив на виду знакомую Торрихосу вещь, было разумно, но живой брат Хуан первым делом бы подобрал оружие или, если бы не нашел, прихватил чужой кинжал…

– Брат Хуан, – с простодушным удивлением воскликнул Пленилунья, – что я вижу?! На стилете – герб де Ревалей! Эта вещь, видимо, отобрана у вашей сестры?

Как заманчиво уцепиться за предложенную возможность; почти так же, как укрыться от грозы в логове тигра. Кто-кто, а Пленилунья знает, что некоторые импарсиалы носят в рукаве.

– Этот стилет принадлежит мне, – радостно объявил Хайме, – должно быть, я его выронил. Сожалеть о вещах мирских – грех, но этот стилет мне очень дорог…

– Сын мой, – прикрикнул Торрихос, – эта радость неуместна! Кроме того, ты забыл о протоколе. Ты можешь говорить лишь по окончании допроса свидетелей.

До каких пределов кардинал готов защищать своего инкверента? На что готов Пленилунья ради чести Протекты и чести Онсии? Сколько лжи сможет проглотить «святой Мартин»? Скоро узнаешь…

– Свидетели допрошены, – возвысил голос герцог. – Остальное знают лишь брат Хуан и убийцы. Или убийца.

– Все ведает лишь Господь, – утомленный затянувшимся допросом Фарагуандо был готов метать громы и молнии, и, говоря по чести, было с чего, – и да не даст Он нам ошибиться.

– Амен! – эхом отозвались притихшие враги, и Хайме почувствовал, как дернулась его щека. Ему стало страшно, как еще никогда не бывало. Страшно лжи и страшно правды, страшно за де Гуальдо и Бенеро, которые могли не понять, за Инес, за ее сына, за себя. Правда, суадит обещал, что брат Хуан не успеет никого предать…

– Сын мой, – прервал молчание Торрихос, – мы ждем твоего рассказа. Начни с разговора, который состоялся у вас с капитаном Арбусто дель Бехо, после того, как ты отыскал для него еретика-поджигателя.

Еретик мог бы отвлечь Фарагуандо. Наверняка отвлек бы, но, когда горели заживо запертые на постоялых дворах мундиалиты, духовник королевы был в Рэме. Он просто не знал.

– Мы слушаем. – Пленилунья с самым доброжелательным видом подался вперед, Фарагуандо не сказал ничего, и Хайме поднялся. Он твердо знал, с чего начнет и чего не скажет никому и никогда, остальное виделось смутно, но времени на размышления больше не было.

– Да поможет мне Бог, – словно бы про себя прошептал инкверент, глядя на Распятие в углу.

В этот миг все и произошло. Захлопали крылья, и в окно ворвался белый голубь. Даже не глянув на затрепыхавшихся собратьев, он бросился к королевскому духовнику, опустился на обтянутое небеленым полотном плечо, и Хайме узнал Коломбо.

Глаза Фарагуандо вспыхнули и тут же погасли, а на лице проступило то самое отрешенное выражение, которое Хайме сотни раз наблюдал у Торрихоса. «Святой Мартин» все-таки понимал фидусьяров, и лишь один Господь ведал, что наплетет отыскавшийся Коломбо всесильному старцу и как тот распорядится услышанным.

В дверь то ли постучали, то ли поскреблись. Диего вышел и тотчас вернулся в сопровождении толстенького старичка и полуседого гиганта, рядом с которым Бенеро казался человеком среднего роста. Будь Инья в состоянии бояться, она бы испугалась, но страх куда-то делся. Объявись сейчас в комнате дракон, Фарагуандо или мышь, герцогиня и бровью бы не повела, а вот Камоса испугался. Не великана – старичка!

– Это последний, – седой нехорошо усмехнулся, – и самый разговорчивый.

– Видишь, Камоса, – усмешка Диего походила на усмешку гиганта, как клинок на клинок, – твоему слуге тоже не удалось привести подмогу.

– Четверым слугам, – уточнил великан, – и все крысы. Хозяин доносил ради денег, они собирали объедки. Этот хочет жить.

– Я бы на его месте не хотел, – скривился Диего. – Ты покажешь на хозяина? Разумеется, за положенную по закону долю. Да или нет?

– Да, сеньор, – затрепыхался старикашка, – покажу… Еще бы не показать, если отравитель он и еретик. Чего только я не нагляделся, одних демониц по пятницам сюда таскалось, не сосчитать. А в снадобья свои во время поста он кровь добавляет, чтоб больной оскоромился.

– Фу, – скривился Диего, – не при даме. Мигелито, забери эту… ценность. Камоса, ты понял, как тебя встретят… нет, не в Протекте, зачем Протекте демонский угодник, в Сан-Федерико? Я уж молчу о том, что ты – тайный хаммерианин и сообщник поджигателя, неопровержимые доказательства чего находятся в твоем доме.

– Зачем вы так? – взвыл Камоса. – Я же обещал… Клянусь Господом, все будет, как хочет сеньор!

– Донося из корысти, ты уже лгал под присягой, – отмахнулся Диего, – клятвой больше, клятвой меньше, Господу все равно, Сатане – лишняя радость, но нас ты не обманешь. Жизнь жизнью, но тебе ведь и домик свой жалко, и денежки?

– Сеньор!

– Дон Диего, – поправил любовник Марии, – дон Диего де Муэна, и именно туда ты нас и проводишь, но это еще не все. Потом ты получишь назад своего верного слугу и вернешь герцогиню де Ригаско, которая вынуждена путешествовать с нами, в столицу. Как ни печально, тебя за это наградят. Впрочем, меня это уже не касается…

– Вдова де Ригаско?! – Страх на омерзительном круглом лице в мгновение ока сменился удивлением и восторгом. – Сеньора?!

– Я здесь не по своей воле, – быстро сказала Инес, – как и вы, сеньор.

Камоса молчал, он был красен, как гранат. Теперь мерзавец в узел завяжется, лишь бы довести гостей до Муэны и вернуться с добычей, за которую королева и дворянства не пожалеет. Теперь они связаны, Инес де Ригаско и добрый мундиалит Камоса, непредвзятый свидетель того, что вдова Льва Альконьи – заложница и жертва.

– Сеньора, – Диего де Муэна галантно подал «жертве» руку, – теперь вы знаете, что вас ждет, и можете отдыхать. Я вас провожу.

Инес поднялась, в последний момент догадавшись отдернуть руку, и гордо вышла первой. Они миновали длинный коридор, по которому бродил Пепе, и выбрались во дворик, куда более скромный, чем в особняке Хенильи, но вода бежала и здесь.

– Уф, – мотнул головой Диего, – ну и перетрусил же я, когда вы остались. Пойми этот подонок, что вы на нашей стороне, вам было бы не вернуться…

– Я слишком устала, – невпопад ответила Инес. Все обойдется, она вернется в Доньидо, а когда улягутся слухи, уедет в Ригаско. Хватит с нее столицы, двора, чужой любви и собственной глупости. – Вы хорошо придумали с этим негодяем. Теперь он вас не предаст.

– Это не я придумал, – улыбнулся Диего, – а ваш брат. Я делать из грязи хлеб, а из крыс – голубков не умею.

Глаза Фарагуандо сияли неистовым светом, словно у апостола Павла с фрески в дворцовом храме. Коломбо взмахнул крыльями и горделиво перепорхнул к потеснившимся собратьям. Торрихос неподвижно застыл в кресле, Пленилунья тоже молчал, вперив взгляд в белокрылых птиц – не двух, трех! Решившись на подлог, кардинал почти подписал себе приговор, главе Протекты осталось пережить падение соперника и не упасть при этом самому. Что оставалось брату Хуану, лучше было не думать. Конечно, Фарагуандо всего лишь королевский духовник, а импарсиалы держат ответ только перед Рэмой, но лгать «святому Мартину» опасней, чем самой Хуане. Для ее величества слово духовника равносильно слову Господа, а его святейшество прислушается к владычице сильнейшего из мундиалитских королевств. Из страха перед сожравшей Лоасс ересью и оскалом Ротбартов.