«Сейчас он потеряет сознание!»
И как раз сейчас он открывает огонь.
Картина простая: в вагон два входа, справа и слева. С теми, кто лезет справа, идёт огневой бой. Неумелый и обыкновенный держат оборону. У неумелого в руках бамбада, но его трясет, и великолепное оружие бессильно. Обыкновенный в крови. Они стреляют наугад, не видя противника, не попадают, но продолжают стрелять, не понимая, как много могут рассказать пулевые отверстия в стенах.
Тому, кто умеет слушать звуки выстрелов и читать по стенам.
Помпилио поворачивается вправо, поднимает руки, и «Близнецы» шлют крупнокалиберные приветы в дым и дырявые стены. Приветы у Помпилио тяжёлые – «тигриные когти», без труда пробивающие перегородки, – и один из них, самый удачливый, вгрызается Губерту в лоб.
– Нет! – орёт Ленивый.
Губерта выбрасывает в коридор, а вид его тела заставляет неумелого и обыкновенного взвыть от радости. Для них это радость. Для бамбадао – достижение цели.
Бамбадао никого не убивают. Они демонстрируют Высокое искусство.
А ещё бамбадао умеют слышать, и горькое «Нет!» Ленивого становится приговором: два «когтя» летят на голос. Один попадает в плечо, второй царапает щёку. Два следующих вгрызаются в грудь.
Цель достигнута.
Но вопли радости сливаются с пронзительным криком. С детским криком. Помпилио резко разворачивается и видит у противоположной двери вооружённого человека. Ствол карабина направлен на него. Дети визжат. К ним присоединяются горничная и Амалия.
«Зачем они кричат?»
Но эта мысль приходит много позже. Зачем нужны мысли, когда есть цель?
В магазине каждого «Близнеца» по четырнадцать «тигриных когтей», и каждый мечтает вонзиться в цель. Два выстрела с каждой руки сливаются в один грохот. Спичка опрокидывается на Шиллера, открывая Помпилио новый силуэт, снова грохот, визг, а потом – тишина.
Пронзительная тишина.
Умолкают дети и женщины. Недоумённо озираются неумелый и обыкновенный. Демонстрация Высокого искусства окончена.
– Всё, – негромко произносит дер Даген Тур, пряча «Близнецов» в кобуры. – Больше здесь никого нет.
– Мы должны убить Махима…
– Да, да, конечно…
– Куда ты меня тащишь?
– Где безопасно.
– Где?
Вялый голос, вялые жесты… Орнелла даже идти не может – ноги заплетаются, – и не падает только потому, что верная Эбби практически несёт подругу.
– Мы должны убить Махима…
Колотушка успела уйти, пока аэроплан разворачивался. С трудом стащила Орнеллу вниз, а затем – в тамбур второго люкса.
– Сиди здесь.
Стоять Григ не могла.
– Зачем?
– Я скоро.
– Махим…
Голова Орнеллы безвольно падает на грудь. Эбби тяжело вздыхает, осторожно – со страхом ожидая выстрела – приоткрывает дверь тамбура, вновь вздыхает, поняв, что её пока не преследуют, и принимается лихорадочно отсоединять вагоны. Из первого люкса доносятся выстрелы и вопли, в первом люксе всё ещё четверо парней, но Колотушке плевать. Колотушка готова на всё, лишь бы не связываться больше с кошмарной парочкой.
Вопль. Кажется, Ленивый. Плевать.
Последний захват. Ещё выстрелы. Вагоны расстаются. Паровоз с первым люксом спешит в Убинур, остальные будут ждать, когда за ними приедут.
Колотушка вытирает со лба пот и улыбается.
* * *«Дражайшая моя, Этна!
Ты, конечно, удивишься тому, что я сейчас скажу, и даже, наверное, не поверишь, во всяком случае, поверишь не сразу, но дело было именно так.
Клянусь.
Я спас приотцев.
Нет, не военных – гражданских, как раз военных я в это самое время убивал, хотя… вполне возможно, в поезде могли оказаться военные, к примеру, офицеры высшего ранга, но на это плевать: мы не допустили гибели гражданских, и я… Я горд собой. Честно, дражайшая моя Этна, горд. А особенно мне нравится, что пассажиры убинурского скорого никогда не узнают, кто именно их спас. Нет, наверное, плохо, потому что если бы они узнали, то стали бы относиться к ушерцам иначе. Хотя бы эти люди, пассажиры… Или не стали? Или среди них есть те, кто уже потерял отца, сына или мужа на этой дурацкой войне? И крови между нами столько, что одним подвигом ничего не изменить?
Я не знаю.
В любом случае мне не нужны почести, и Акселю, кстати, тоже. Нам достаточно того, что мы не замарались. Мы – офицеры, мы не воюем с гражданскими. Нас послали выполнить грязную работу, но мы промолчим и не станем копать. Потому что идёт война, а она, прожорливая, ест людей с потрохами, и не только на поле боя. Война не меняет, как я думал раньше, война съедает, и люди, приказавшие нам с Акселем взорвать пассажирский поезд, наверняка считали, что поступают правильно. В своём мире.
В мире войны.
А мост мы всё-таки взорвали. Пропустили поезд и взорвали, как нам и было приказано, все пролеты. Благодаря нам он не стал проклятым, а так и остался Змеиным…»
Из личной переписки фельдмайора Адама Сантеро27-й отдельный отряд алхимической поддержкиПриота, окрестности озера Пекасор, начало сентября* * *– Выглядишь как настоящий дар из учебника, – заметил Помпилио при появлении Гуды.
– Неужели? – Нестор улыбнулся с притворным самодовольством. – А как это?
– Взгляд после сражения усталый, но в чёрных смелых глазах пронзительно сияет победительный огонь. Идеальная причёска, элегантный месвар, пошитый с изысканной скромностью, отсутствие драгоценностей…
– Тебя контузило сильнее, чем я думал.
– Если тебя и нужно фотографировать для энциклопедии, то именно сейчас, – подытожил дер Даген Тур.
– У тебя на удивление хорошее настроение, кузен.
– Я давно не играл в опасные игры, Нестор. Соскучился.
Помпилио и в самом деле преобразился: он был весел, много шутил и за обедом выпил бутылку белого вина.
– Как ноги?
– В какие-то моменты думал, что упаду, но после того, как всё закончилось, ни разу не принял болеутоляющее.
– Ты ещё не выздоровел.
– Я знаю. Просто у меня хорошее настроение.
На горизонте, далеко-далеко за лобовыми окнами капитанского мостика «Длани», показались длинные башни Убинура, из-за которых город походил на коробку вставших на дыбы карандашей. Но это было приятное впечатление: Убинур стремился вверх, к облакам, к звёздам, именно таким должен быть город, связанный с Герметиконом.
– Я снова везу тебя в сферопорт, – негромко произнес Нестор, напоминая о давних загратийских событиях.
– Только в этот раз мы сражались на одной стороне.
– Кузен, пообещай в ближайшее время не покидать Убинур, – улыбнулся Гуда. – Не хочу, чтобы получилось, как тогда.
Катастрофа в Пустоте, исчезновение на полтора года, таинственное возвращение на неизвестном цеппеле, взорвавшемся над сферопортом провинциальной планеты… Тогда всё началось с того, что Нестор доставил дер Даген Тура в сферопорт Альбург.
– Расскажешь как-нибудь, где тебя носило?
Официально считалось, что Помпилио потерял память и поэтому не мог никому поведать о приключениях, однако Нестор не сомневался, что дер Даген Тур лукавит.
– Как-нибудь, – обронил Помпилио.
– Ты пообещал.
– А пока я побуду на Кардонии, – легко продолжил дер Даген Тур. – Дела не закончены.
– То есть ты поверил Махиму?
– Он выглядел искренним. К тому же принял предложение.
– Но что теперь?
– Остались двое. – Помпилио тяжело вздохнул. – Арбедалочик и… И не Арбедалочик.
– До галанита будет трудно добраться, – заметил Нестор. – Он ведь в Линегарте?
– Да, – подтвердил дер Даген Тур. – Он там.
* * *Линегарт был не только самым старым, но и самым большим городом Кардонии: размерами и населением он превосходил даже сферопорт планеты – Унигарт. Линегарт был столицей огромного континента, представляющего собой единую страну, а значит – богатым городом. Здесь, а не в Унигарте, располагалась знаменитая Фермерская Биржа, на которой проводились основные сделки по урожаю, а уже потом зерно, скот и прочие товары отправлялись в порты. Здесь билось коммерческое сердце Приоты.
Линегарт был современным городом: во имя новых зданий приотцы безжалостно сносили старинные постройки, а когда на Кардонии вошли в моду автомобили, то им в угоду были расширены почти все улицы. Провинциальный Линегарт стремился продемонстрировать, что идёт в ногу со временем, но…
Линегарт никогда не был красивым. Даже старые его постройки, чудом спасшиеся во время многочисленных перестроек и модернизаций, выглядели невзрачно и серо. Новые же, выстроенные в стиле безжалостной функциональности, также не вызывали восхищения. Не завораживали, подобно изысканно-великолепным адигенским строениям, не поражали грандиозностью, как галанитские небоскрёбы.