Отряд пересек поляну и скрылся в лесу. А мужик еще долго стоял, провожая взглядом русских. Затем прикрикнул на детей и скрылся в юрте.
Охчай вышел навстречу казакам. Низкорослый, с хитрым прищуром, в лисьей дохе до земли. Пот ручьем катился по широкому лицу с глазками-щелочками и высокими скулами. Но Охчай держал себя важно, как и подобает старшине рода. Махнул рукой, и женщины расстелили на траве войлочные ковры. Принесли бурдюк с айраном, расставили пиалы. Казаки расселись полукругом. Несмотря на жару, к айрану никто не притронулся. Рассматривали настороженно друг друга, следили за каждым движением.
Охчай и второй башлык – Шолго, в овчинной шубе мехом наружу, – устроились напротив. Приняли важный вид, но тоже тревожно косились на оружие казаков. Видно, побаивались, что схватятся те за свои огненные палки…
Мирон начал беседу подчеркнуто миролюбиво, не спеша, давая Силкеру возможность переводить все слово в слово. По правде сказать, князь не слишком доверял кыргызу, хотя тот и выказывал ежечасно свою преданность. По этой причине приказал Никишке сесть рядом и слушать в оба уха, что толмачит Силкер: не привирает ли, не искажает ли сказанное Мироном. Но Никишка пока помалкивал. Кыргыз довольно ловко справлялся со своими обязанностями.
– Слышал я, в твоем роду охотники добрые и скота много? – спросил Мирон Охчая.
– Охотники совсем дурные, скота вовсе мало… Утонуть мне на берегу, пусть дохлый ворон глаза выклюет, если говорю неправду, – скривился Охчай. – Духи леса шибко осерчали. Зверь от нас в другие места откочевал… Кормиться ему нечем. Кедровая шишка второй год не родится, солнце траву выжгло. Скота тоже убавилось. Медведь давит, рысь давит, росомаха и та на телят бросается… Худо совсем, Ах орыс[39], однако, помирать зимой будем…
– Вы ведь ясак Чаадарскому улусу платите? – Мирон обвел взглядом башлыков. – Знаю, по десять соболей с лука. Я возьму меньше, по три соболя. К тому же муки дам, толокна…
Башлыки переглянулись, а Охчай завел старую песню:
– Ой, плохо совсем! Нечем ясак платить. Я в Чаадар едва половину ясака собрал. Многие мои люди побиты, Ах орыс, а иные сами померли. Коли вру – не встать мне с этой земли!
– За прошлый год, Охчай и Шолго, – нахмурился Мирон, – вы недодали в Чаадарский улус по шесть сороков соболей да под три тысячи шкурок беличьих, бобровых, лисиц черных и рыжих. Надумаете русскому царю шертовать, то ясак никому не позволю с вас тянуть. А положенный мною урок платите сполна.
Башлыки вновь переглянулись. Судя по их лицам, всезнайство Мирона сильно их удивило.
Охчай жалобно скривился:
– Все с наших родов дань брать хотят. И мунгалы, и ойраты, и кыргызы. Бьют почем зря, коли соболя не дашь. Дерут ясак и за старых, и за увечных, и за мертвых. Соболей отбирают с пупками и хвостами, лисиц с передними лапами, а мы те пупки, хвосты и лапы продаем торговым людям да с того сыты бываем… Коли ни во что ставишь мои слова, Ах орыс, – рви мое дыхание!
– Не будет вам притеснений от русских, если хорошо служить будете, – Мирон махнул рукой, чтобы поднесли вино и подарки. – От ясака освобожу и вас, и ваших близких родичей. Кормите моих казаков, которых пошлю за сбором ясака. Кормите и берегите, за то и вас будем беречь. В обратный путь посылайте с казаками провожальщиков от стана к стану, от юрты до юрты. А сотворите зло, обманете или сборщиков убьете, то не обессудьте: рваной кошмы от ваших стойбищ не останется.
Никишка налил полную чару вина, бросил туда золотой. Подал ее Охчаю.
– Пей! – приказал Мирон. – И слово дай, что будешь русскому царю без обмана и воровства служить.
Охчай отхлебнул вина, передал чару Шолго. Тот отпил и глухо пробормотал:
– Хан орысов далеко! А нам где спасение искать, когда мунгалы придут, пал по лесам пустят, если ясак давать не будем? И Светлая Луна не пощадит, когда узнает, что мы орысам шертовали. Кожу с живых драть будет.
Мирон усмехнулся.
– Светлая Луна и без того с вас шкуру драть будет. Много ясака вы ей недодали. А шерть приняли, значит, под защиту русских встали. Я сказал: обижать своих данников не позволю. Оружие вам дадим, научим, как с огненной палкой обращаться.
Башлыки оживились и снова переглянулись, но уже с довольным видом.
– Огненная палка хорошо! – обрадованно воскликнул Охчай.
И забрав у Шолго чару, допил вино. Глаза башлыка заблестели.
– Шибко вкусная арака, – он вытер губы рукавом. – Однако подари много араки Охчаю.
– Будет тебе арака, все будет! – пообещал Мирон. – Только слово свое держи!
Шолго с сожалением заглянул в пустую чару. Заискивающе посмотрел на Мирона.
– Однако, Шолго тоже араки хочет!
Никишка снова наполнил чару, пустил ее по кругу. Мирон сделал вид, что пригубил, передал ее башлыкам, и те, вырывая чашу друг у друга, опорожнили ее до дна.
И сразу заметно повеселели. Вспыхнул на поляне костер, родичи Охчая привели барана… Через несколько минут баранья туша висела на вертеле над костром, а у ног Мирона положили подарки: лосиные и рысьи шкуры, одеяло из черных лисиц, а шубу – из рыжих.
Мирон ответил отдарками – прядками цветного бисера и оловянной посудой, табаком и солью, огнивами и удилами конскими, гребнями медными и бусами стеклянными. А еще вручил Охчаю и Шолго по куску грубого сукна да по мешку пшена дал и толокна столько же.
Солнце перевалило на вторую половину дня, когда Мирон поднялся с ковра. Пришла пора прощаться. Пьяненькие башлыки с трудом встали на ноги следом за ним.
– Живите, как прежде жили, – сказал напоследок князь. – Ясак исправно платите и, что я скажу, слушайте. Зла на русских не держите и сами зла не замышляйте. Вместе против недругов драться будем. Струсите, в тайгу забьетесь, найду и накажу. А коль в православную веру прийти пожелаете – примем с радостью и на пять годов от ясака освободим.
Башлыки поклонились. Правую руку прижали к сердцу.
– Хорошо сказал, Ах орыс, – Охчай расплылся в улыбке. – Мое ухо, как капкан, что в него попадет, то не вырвется.
А Шолго добавил, сверкнув глазами из-под толстых век:
– Наше слово крепкое, как твоя арака, Ах орыс! Барана белого ели, духов кормили! Духи сказали: «Не бойся, Шолго! Не бойся, Охчай! Огненные палки орысов сильнее мунгальских стрел и сабель ойратов». А духи никогда не врут. Мы будем платить тебе ясак, Ах орыс! Только Светлой Луне тоже давать будем немножко. Наши юрты на ее земле стоят. Выгонит – куда пойдем? Кто нас примет?
– Хитрый ты, Шолго! На двух пеньках усидеть хочешь. Что ж, я тебя понимаю. Плати Светлой Луне ясак, но после того, как мой урок выполнишь. Иначе пеняй на себя!
Казаки вновь вскочили на коней. Теперь уже весь курень провожал нежданных гостей в обратный путь. Из юрт высыпали и старые, и молодые. Дряхлые старики, крепкие косатые мужики, бабы и краснощекие девки, чумазая ребятня…
Все с любопытством пялились на невиданных людей с круглыми, как у птиц, глазами. Переговаривались шепотом, не галдели, все-таки еще побаивались. Но злобы не выказывали, и Мирон счел это хорошим знаком.
Едва стоявшие на ногах башлыки проводили их до опушки. Охчай прижимал к груди баклагу с остатками вина. Шолго держался рядом, не спуская с нее жадного взгляда. И стоило казакам углубиться в тайгу, оба башлыка тут же свалились в траву и принялись, мыча и ругаясь, тянуть баклагу каждый к себе…
Но Мирон этого уже не видел. Отряд медленно поднимался в гору по знакомой тропе. Радость от первой удачи переполняла сердце. Правда, в самых дальних уголках сознания таилось сомнение. Слишком уж гладко все получилось. Но князь решил не морочить голову пустыми думами. Башлыки все-таки шертовали государю, а уж он, острожный приказчик Мирон Бекешев, постарается и дальше вершить все от него зависящее, чтобы привести под царскую руку не только чаадарских данников – кыштымов, но и весь улус Айдыны.
Глава 14
На краю обрыва стояли четыре всадника: Киркей в полном боевом облачении, два чаадарских воина, вооруженных луками и копьями, и невысокий жилистый старик с высохшим, как овечья шкура, лицом. На его груди висело массивное ожерелье из медвежьих клыков.
– Зря, ой зря мы здесь, – укоризненно глядя на Киркея, сказал старик. – У орысов много оружия. Что наши луки против их боя?
– У них огненный бой, – отозвался один из воинов по имени Адол. – А у нас ловчие ямы да самострелы на тропах. Не уйти орысам живыми…
– Орысы хитрые, – не сдавался старик, – вон сколько ловушек обошли. Ни одна стрела их не зацепила. Ох, побьют они нас! Видно, ихние боги хранят светлокожих…
Киркей с непроницаемым лицом смотрел вдаль, будто вовсе не слышал перебранку. Отсюда, с большой высоты, было видно, как по расстилавшейся внизу тайге, по синим верхушкам елей и кудрявым кедрам, по ржаво-зеленым плешинам болот и по крутолобым сопкам медленно ползут тени облаков. По зеленому поясу листвы и хвои, протянувшемуся между двумя болотами, то и дело прокатывались волны – крепкий ветер, вырываясь из распадка между горами, порывами обрушивался на тайгу.