– Какой ужас. Не удивительно, что ты теперь не выносишь любого насилия.
Он крепче прижал ее к своей груди.
– Я рад, что ты это понимаешь?
– А как можно не понимать? Господи, что ты пережил! Сколько тебе было?
– Десять лет.
– Так мало.
– Ага, но я был старшим. Шестеро остальных осиротевших детей были еще младше. Самому маленькому даже года не исполнилось. – Джонас рассеянно погладил Карли по спине. – Муж моей тети оказался слабаком. Мы так и не узнали, куда он смылся. А отцу пришлось растить всю ораву.
– Наверное, он прекрасный человек. А как ему удалось справиться с этим, да еще заниматься фермой?
Джонас усмехнулся.
– О, он нашел себе помощника в доме. Меня.
– Тебя? – Карли отклонилась и взглянула ему в лицо. – А как же твои сестры?
– Следующей по старшинству была Тори, ей было девять. Но она стала закоренелой фермершей лет этак с трех. Она не изменилась. Остальные были еще маленькими. Пришлось мне стать для них… мамочкой.
– Мамочкой? – Карли невольно улыбнулась. – Поэтому ты так зациклен на детях.
– Не совсем. Я всегда любил детей, так же как Тори любила работать на ферме. Поэтому я не сомневался, нянчиться с ними или нет. По крайней мере, поначалу.
– Только поначалу?
– Я же не святой. С детьми столько хлопот, даже если ты их любишь. А я вырос, стал подростком. И постоянно был занят, не мог даже встречаться с друзьями. Тогда я сказал Тори, что буду работать на ферме, а она пусть возится с детьми.
Карли попыталась вообразить этого огромного мускулистого мужчину в виде подростка, гремящего сковородками, но картинка никак не складывалась. Он был слишком мужественным. Тогда она представила его с маленьким ребенком на руках и зажмурилась от избытка чувств.
– А она не возражала?
– По-своему, – сказал Джонас с оттенком горечи в голосе. – Она дождалась тридцатиградусного мороза и потребовала, чтобы я накормил коров. Естественно, у меня ни фига не вышло. А вернувшись в дом, я обнаружил, что завтрак у Тори сгорел, а малыши ревут в три ручья, потому что она их не так одела. Короче, полный бедлам. И я… в общем, мне не хотелось, чтобы дети чувствовали себя несчастными.
Карли улыбалась, но на глазах у нее выступили слезы.
– И через сколько времени ты понял, что не хочешь меняться работой?
Джонас поджал губы, но все же выдавил из себя улыбку.
– Скоро. Я же не дурак. И, по-моему, Тори выбрала это холодное утро нарочно, потому что она тоже не дура.
Карли не поняла, обижается ли Джонас на свою сестру, или наоборот пытается ее оправдать.
– А она всегда добивается своего хитростью?
– Ну, она… – Джонас нахмурился, погрузившись в свои мысли. – Вообще-то нет. Она не умеет лгать. И вечно на нее валятся все шишки из-за ее долбаной честности. Я, помню, советовал ей практиковаться перед зеркалом, но ей ни разу не удавалось выдумать более-менее правдоподобную ложь.
– Хотелось бы мне с ней встретиться. Увидеть вас вместе.
Джонас усмехнулся.
– Мы с Тори… уже не так близки, как раньше.
– Разве ты не встречаешься с ней и с остальными родственниками на Рождество?
– Я посылаю им подарки. – Безжизненный тон Джонаса свидетельствовал о том, что он не хочет больше говорить о своей семье.
Это наводило на подозрения. Карли прикрыла глаза, снова вспомнив, как она улаживала спор между Джонасом и его деловой партнершей и бывшей любовницей. Девушка резко разорвала объятия.
– Лучше бы нам продолжить, – заметила она, – а то не успеем спилить наш десяток елок до темноты.
Джонас пересек ледяное пространство между ними и приподнял ее подбородок рукой в запачканной снегом перчатке. Их взгляды встретились.
– Я давно уже никому это не рассказывал, Карли. Мне так больно говорить об этом, что я и не хотел.