Поначалу, само собой, разговор вертелся вокруг фривольных тем, поскольку ничто человеческое не чуждо и высокопоставленным персонам. Виктор тоже любил светскую болтовню, полагая ее разминкой перед серьезной дискуссией.
Уильям и Кристина подали суп. Дворецкий держал супницу, тогда как домоправительница разливала сливочно-розовое кулинарное чудо по тарелкам.
Для Эрики это был третий официальный обед за пять недель, прошедших с того момента, как «новорожденная» вышла из резервуара сотворения, и она все уверенней чувствовала себя в такой компании, хотя Виктор рассчитывал на более быстрый прогресс.
Он заметил, что она чуть нахмурилась, увидев изменения в букетах роз. Однако ей хватило здравого смысла обойтись без комментариев.
Когда же она посмотрела на него, Виктор молчать не стал.
— Розы восхитительны, — сказал он, чтобы она могла учиться на своих ошибках.
Окружной прокурор Уоткинс, чей когда-то патрицианский нос начал деформироваться от воздействия кокаина на хрящевой каркас, чуть наклонился над тарелкой и глубоко вдохнул:
— Эрика, у супа восхитительный аромат.
На предстоящих выборах Уоткинсу предстояло конкурировать с Бадди Житро, одним из людей Виктора. И собранного Виктором компромата на Уоткинса вполне хватало для того, чтобы победа осталась за Бадди. Но до выборов оставались еще долгие месяцы, так что пока приходилось приглашать Уоткинса на обед и работать с ним.
— Я люблю суп из лобстеров, — подала голос Памела Уоткинс. — Это ваш рецепт, Эрика?
— Нет, я нашла его в журнале, но добавила некоторые пряности. Не уверена, что улучшила его, может, даже наоборот, но мне кажется, что и супу из лобстеров не помешает острота.
— Он просто божественный, — заявила жена президента университета после первой ложки.
От этой похвалы, тут же поддержанной остальными, Эрика просияла от гордости. Но когда сама поднесла ложку ко рту, послышалось долгое, протяжное хлюпанье.
В ужасе Виктор наблюдал, как ложка Эрики вновь нырнула в полную тарелку.
Суп не входил в меню прошлых обедов, а помимо них он лишь дважды ел с Эрикой. И ее faux pas[18] неприятно удивил и расстроил его.
Вторую ложку супа она втянула в себя не менее шумно, чем первую. И хотя никто из гостей вроде бы и не заметил этих отвратительных звуков, которые Эрика издавала губами и языком, Виктор не мог допустить, чтобы его жена стала объектом насмешек. Тот, кто смеялся бы над ней за ее спиной, смеялся бы и над ним.
— Молоко в супе свернулось, — объявил он. — Уильям, Кристина, пожалуйста, уберите тарелки.
— Свернулось? — удивилась жена мэра. — Только не в моей тарелке.
— Свернулось, — настаивал Виктор, а слуги уже быстро убирали тарелки. — И вы, конечно же, не захотите есть суп из лобстеров, который далек от идеала.
Застыв, превратившись в изваяние, Эрика наблюдала, как полные тарелки исчезают со стола.
— Я очень сожалею, Эрика, — заполнил Виктор неловкую паузу. — Впервые я нахожу недостаток в твоей готовке… или в тебе.
— Мой суп был выше всяких похвал, — запротестовал Джон Уоткинс.
Эрика, разумеется, не понимала, чем вызвано столь неожиданное для нее решение Виктора, но быстро пришла в себя.
— Не надо, Джон. Будьте уверены, на выборах окружного прокурора вы всегда можете рассчитывать на мой голос. Но в кулинарных вопросах я доверяю Виктору. Нёбо у него такое же чувствительное, как и у лучшего шеф-повара.
Виктор почувствовал, что его затвердевшие губы расходятся в искренней улыбке. Частично Эрика искупила свою вину.
Глава 25
Серые виниловые плитки пола поскрипывали под ногами Карсон и Майкла. И звуки эти, пусть тихие, далеко разносились по пустынному коридору.
Судебная патологоанатомическая лаборатория выглядела заброшенной. В этот час, конечно, число сотрудников уменьшалось, но не до такой степени.
Джека Роджерса они нашли в указанном им месте: в секционном зале номер два. Компанию ему составляли профессионально разделанный труп Бобби Оллвайна, лежащий на столе из нержавеющей стали, и молодой, долговязый помощник, которого Джек представил как Люка.
— Остальных сотрудников ночной смены я под благовидным предлогом распустил по домам, — пояснил Джек. — Из опасения, что среди них найдется болтун и расскажет кому не следует о том, что мы имеем.
— А что мы имеем? — спросила Карсон.
— Чудо, — ответил Джек. — Только у меня такое чувство, что чудо это слишком черное, чтобы к нему приложил руку Бог. Вот почему здесь только Люк и я. Люк сплетничать не любит, не так ли. Люк?
— Да, сэр.
Чуть выпученные глаза Люка, длинный нос и еще более длинный подбородок придавали ему ученый вид, словно книги так привлекали его, что и нос, и подбородок тянулись к их страницам.
С приличным брюшком, круглым лицом, изрезанным морщинами, которые добавляли годы к его истинному возрасту, сегодня Джек выглядел даже более старым, чем обычно. Чувствовалось, что он очень взволнован, а лицо его приобрело землистый оттенок.
— У Люка наметанный глаз на физиологические аномалии, — продолжил Джек. — Свое дело он знает.
Люк просиял, определенно гордясь похвалой босса.
— Я всегда интересовался внутренними органами. Чуть ли не с детства.
— А я увлекался бейсболом, — вставил Майкл.
— Мы с Люком полностью завершили исследование внутренних органов. — На бейсбол Джек не отреагировал. — Мозг, полости тела, шея, дыхательный тракт…
— Сердечно-сосудистая система, — подхватил Люк, — пищеварительный тракт, желчные пути, поджелудочная железа, селезенка, надпочечники…
— Мочевые пути, половые пути, костно-мышечная система, — закончил Джек.
Вид лежащего на столе трупа однозначно указывал на то, что исследовали его по полной программе.
И, если бы тело не было совсем свежим, у Карсон наверняка возникло бы желание смазать ноздри какой-нибудь мазью с запахом ментола, скажем, «Вискс». Но на этот раз она могла выдержать запах, идущий от взрезанного живота и внутренних органов.
— Каждый этап вскрытия открывал нам такие анатомические странности, что мы снова и снова возвращались назад, чтобы посмотреть, не упустили ли чего.
— Анатомические странности? Например.
— У него было два сердца.
— Что значит — два сердца?
— Два — это такое простое число между единицей и тремя. Uno, dos.[19]
— Другими словами, — возбужденно воскликнул Люк, — в два раза больше, чем положено.
— Это мы поняли, — заверил его Майкл. — Но в библиотеке мы видели, что грудная клетка Оллвайна вскрыта. И в дыру можно поставить «Фольксваген». Если оттуда все вырезали, как вы узнали, что у него было два сердца?
— Во-первых, артерии и вены. Их ровно столько, чтобы обслуживать два сердца. В заключении я все подробно описал. Но это не единственная странность, которая обнаружилась при вскрытии Оллвайна.
— Что еще?
— Черепные кости прочные, как броня. Я сжег две электрические пилы для трепанации, пытаясь добраться до мозга.
— У него также было две печени, — заговорил Люк, — и селезенка в двенадцать унций. Обычная селезенка весит семь.
— Более разветвленная лимфатическая система, чем можно увидеть в учебнике, — продолжил Джек. — Плюс два органа… я даже не знаю, что это такое.
— Значит, он был каким-то выродком, — сделал вывод Майкл. — Снаружи-то выглядел нормальным. Может, не красавец-мужчина, но и не человек-слон. А внутри все у него было по-другому.
— В природе полно выродков, — согласился Люк. — Змеи с двумя головами. Лягушки с пятью лапками. Сиамские близнецы. Вы не поверите, как много людей рождаются с шестью пальцами на руке. Но все это не похоже… — он похлопал по голой ноге Оллвайна, — …на нашего приятеля.
Карсон уже понимала, куда он клонит, но принять этого не могла.
— Какова вероятность того, что такое возможно? Один шанс на десять миллионов?
Джек Роджерс рукавом рубашки стер со лба пот.
— Взгляни правде в глаза, Карсон. Такого просто не может быть. Это не мутация. Это замысел.
Она не знала, что на это ответить, и, возможно, впервые с начала их совместной работы, не нашлось слов и у Майкла.
Предугадывая их следующий вопрос, Джек добавил: «Только не спрашивайте меня, что я подразумеваю под словом замысел. Будь я проклят, если знаю».
— Все отличия, которые мы обнаружили, — уточнил Люк, — выглядят так, будто они направлены на улучшение обычного человеческого тела.
— Другие жертвы Хирурга… — К Карсон вернулся дар речи. — В них вы не нашли ничего странного?
— Нет. Все в пределах нормы. Вы же читали заключения.
Ощущение нереальности окутало секционный зал номер два, и Карсон совершенно не удивилась бы, если бы препарированный труп сел на стальном столе и начал объяснять, что к чему.